Виктория Горбенко о шоковом гуманизме Чака Паланика и его экранных версиях
Шоковый коридор
В 1980-м, ровно через шесть дней после школьного выпускного Чак Паланик переехал в Портленд и поселился в квартире в Берлингейм-Вью, на крутом склоне холма, густо заросшего ежевикой. Тогда же он совершил ритуальное жертвоприношение – выкинул свои миндалины, вырезанные в детстве, и загадал желание стать писателем. По крайней мере, такая версия изложена во вступлении к автобиографическому путеводителю «Беглецы и бродяги». Это может быть правдой, полуправдой или неправдой вообще. Но это очень похоже на историю, услышанную от одноразового приятеля в баре. Такую, которая не усыпляет и тянется не дольше, чем пинта плотного эля. Рассказ начнется не с начала. Вероятнее всего – вообще с конца. И будет петлять, как мысль человека, страдающего бессонницей. Или будет пропитан взбалмошным духом журнала мод, неразберихой и хаосом. Он будет заговаривать зубы «ненадежными» фактами, убаюкивать рефренами, забираясь тем временем все глубже под кожу, закапываясь в нутро, заставляя ощутить хруст своей собственной хрупкой телесности.
Лысая, голая невеста, осыпанная пеплом, окруженная клеткой из металлических обручей от сгоревшего свадебного платья, подвывая, присаживается на ступеньку.
Покажи мне сострадание!
Вспышка!
Щелочной ожог повторяет очертания губ. На руке разводят костер, гасят тысячу сигарет, взрывают ядерный реактор, чтобы этот поцелуй остался с тобой навсегда.
Покажи мне боль!
Вспышка!
Восковая соломинка ломается в уретре, толстую кишку засасывает в слив бассейна, измазанная дерьмом и вазелином морковка таинственно исчезает из-под кровати. Побочные эффекты извращенного онанизма.
Покажи мне отвращение!
Вспышка!
Первый (на самом деле второй, но в по-настоящему первом, говорят, скончалась сестра таланта) роман Паланика «Невидимки» издатели сочли слишком возмутительным (Покажи мне злобу! Вспышка!) Тогда писатель создал «Бойцовский клуб» – вещь еще более возмутительную, но – каким-то чудом – опубликованную.
Первое правило клуба
«Бойцовский клуб» получил хорошие отзывы и неплохо продавался, но культовым роман стал после выхода одноименного фильма Дэвида Финчера. Картина оказалась почти идентична оригиналу за исключением концовки и принципиально важной сцены самоизбиения Рассказчика. Даже рубленый слог Паланика получил аутентичное воплощение в резком монтаже. Впрочем, художественные особенности обоих произведений мало кого волновали. Тогда общество взорвалось по-настоящему.
Смешайте нитроглицерин с опилками, и вы получите отличный пластит.
Вспышка!
И как только не был обласкан «Бойцовский клуб». Оказалось, что это одновременно антиконсьюмеристское («ты – это не твой гранде латте»), анархо-примитивистское (как чудесна должна быть охота на лосей близ развалин Рокфеллер-центра), нигилистическое (сжечь Лувр, подтереться Моной Лизой – к черту культурные богатства, ведь древние в могилах), фашистское (продавать состоятельным бабенкам их же собственные жирные задницы, или – еще шикарнее в книге – «ты сварил мою маму!»), вульгарно-марксистское (восстание синих воротничков против навязывания недоступных им благ), ницшеанское (Тайлер Дерден как сверхчеловек), разумеется – куда без этого – фрейдистское (преодоление Эдипова комплекса, взбесившееся Ид).
Покажи мне неистовую интеллектуальность как способ выживания в этом мире.
Вспышка!
Дерзкий, агрессивный, яростный фильм Финчера действительно не лишен максимализма и пубертатного бунта, романтики разрушения и саморазрушения. Пока проект Разгром раковой опухолью расползается по карте Штатов, безжалостно бьют друг другу морды мужчины, воспитанные женщинами, не знающие отцов. Мужчины, которым навязан культ мачизма и вещизма, которые должны выглядеть, как модель трусов СК, чтобы доказать свою состоятельность. Вчерашние рабы брендов высвобождают дикарское, доцивилизационное начало, возвращающее ценность грубой силы.
“Бойцовский клуб”
За всем этим теряется гуманизм оригинального текста, лучше всего прослеживаемый совокупно во всех ранних романах, в том числе в первоначальной «девочковой» вариации «Бойцовского клуба». Кстати сказать, права на «Невидимок», в чем-то даже более жестких (как минимум, Шеннон МакФарленд не удовольствовалась маленькой дырочкой в щеке – только снесенная челюсть, только хардкор) выкуплены уже давно, но экранизация так и не состоялась. Это особенно обидно после выхода «Неонового демона», эстетика которого идеально подошла бы паланиковскому тексту. С женской позиции, главный грех общества потребления не в уничтожении брутальности, а в эксплуатации красоты. В культе идеального лица, подтянутого тела. Внешний глянец подменяет все остальное, и чтобы познать свою настоящую суть, необходимо отказаться от фасадной красоты. Безвозвратно. Это тот же отказ от своей личности, полное саморазрушение, открывающее путь к себе, которые проповедует Тайлер Дерден. Но саморазрушения не достаточно.
Время собирать камни
Следующим романом Паланика, все же получившим киновоплощение, стало «Удушье», первый его бестселлер по версии «New York Times». Это история мелкого мошенника Виктора Манчини, который разыгрывает приступы в ресторанах, чтобы пришедшие на помощь посетители почувствовали одновременно героизм и ответственность за жизнь спасенного. Понемногу вымогая деньги из благодетелей, Виктор оплачивает лечение матери, бывшей наркоманки, страдающей Альцгеймером. Кроме того, со своим другом Дени он работает в парке, реконструирующем колониальную Америку, и посещает собрания анонимных сексоголиков.
“Удушье”
Изначально было заявлено, что экранизацию «Удушья» будет снимать Даррен Аронофски, который однажды уже создал мир потребления, полный зависимостей. Но в итоге режиссером стал некий Кларк Грегг, и кино поместилось в формат «Санденса». Фильм не смог повторить успеха «Бойцовского клуба». Думается, произошло это из-за чрезмерной старательности режиссера. Постановщик запустил процесс, обратный творческому методу Паланика. Для писателя характерно переосмыслять личный опыт, небольшие и не слишком захватывающие случаи из жизни, наделяя их фантастическими деталями. В киноверсии «Удушья» происходит прямо противоположное: странный, местами ирреальный, болезненный и наполненный рефлексией мир превращается крайне логичный, оптимистичный кинотекст. В романе матери Виктора было очень жаль людей, потому что они стараются превратить мир в безопасное, организованное место, но никто не понимает, как здесь уныло и скучно. Ровно за то же самое можно пожалеть фильм Грегга.
Покажи мне тоску!
Вспышка!
Уцелевший
Вместе с тем, даже по усеченной киноверсии можно проследить тесную связь «Удушья» с таким, казалось бы, отличным от него «Бойцовским клубом». Это симулятивные миры копий копий копий. Ксерокопировальный аппарат множит бесчисленные листовки, сознание множит личности. Рассказчик и Марла в группах поддержки симулируют болезни. Виктор симулирует приступы удушья. Они с Дени симулируют историю. Пэйдж Маршал симулирует профессию. Во вселенной, где все поддельное, герои исступленно пытаются нащупать настоящее: реальную боль или реальное наслаждение. Но привыкание возникает слишком быстро, и кризис собственной идентичности не разрешается. В конечном итоге, все герои Паланика, в том числе безымянный персонаж Нортона, в том числе Виктор Манчини, в том числе пронумерованные горе-любовники из «Снаффа» (проект запущен осенью 2016г., режиссером заявлен Фабьен Марторелл, снова дебютант), в том числе так и не оэкраненная Шеннон МакФарленд – бесконечно одинокие люди. Сироты, оторванные от корней, ищущие даже не симпатии, а хотя бы внимания какого угодно бога. Жестокие трансгрессивные истории оборачиваются исповедями, обрастают чертами романтизма. Как-то даже стыдно говорить, но спасение – опять, снова и даже у Чака Паланика – находится в
Покажи мне любовь.
Вспышка!
