Охотники за сокровищами (The Monuments Men), Джордж Клуни, 2014, рецензия
Игорь Нестеров заключает “Охотников за сокровищами” высокопарным пустозвонством
Всю жизнь фюрера тянуло к прекрасному. Мечталось ампутировать ноги Венере Милосской, расписать свастикой Сикстинскую капеллу, подрисовать прямоугольные усы Джаконде и растопить камин холстами Пикассо. Дерзкий художник в нём не погиб до самого конца, затаившись и ожидая своего часа. Час пробил, мечты почти сбылись, но, как это обычно случается, кучка пронырливых янки возомнила себя лигой выдающихся джентльменов на страже европейского культурного наследия и принялась портить германскому Нерону весь перфоманс, уводя из-под огнемётных струй рубенсов, вермееров и рембрандтов. В этот противопожарный авангард будущего Юнеско вошли достойнейшие из достойнейших. Старый добрый, чуток потрёпанный годами чудик Билл Мюррей, само появление которого обманчиво сулит комическую феерию и как бы намекает, что словосочетание «охотники за…» в российский вариант названия фильма «The Monuments Men» влилось этакой ностальгической слезой. Человек-броневик Джон Гудман, который всюду играет себя и всегда феноменален, в секте спасителей произведений искусства довольствуется блеклым положением скульптора на побегушках. Оскароносный Жан Дюжарден упражняется в отработке стереотипно французистых ужимок а-ля агент 117 и бесхитростного галльского петросянства а-ля инспектор Клузо. Мэтт Дэймон, которому сменить амплуа, видимо, так же тяжело, как сменить пол, предсказуемо остаётся в дежурном облике супершпиона без страха, упрёка и греховных мыслей. Сам же дядюшка Джорджи, приклеив пижонские усики, наполняет патриотическим пафосом сердца коллег и упоительно дирижирует ансамблем единомышленников на манер бесценного нашего Никиты Сергеевича.
Пусть патриотизм не религия одних только бешеных, но едва ли даже прожжённому американофилу в радость, когда голос штатного пропагандиста звучит так жутко громко и запредельно близко
С экрана веет заурядным звёздно-кисловатым капустником, коих белый свет от «Оушена» до «Августа» видывал немало, с той лишь существенной разницей, что богема нынче резвится в декорациях Второй мировой и отплясывает фокстрот на руинах общечеловеческой трагедии. Местами явственно угадывается желание выпускника школы имени Тарантино-Родригеса и прилежного падавана академии имени Коэнов вывернуть из болота бесцветного историзма на поле здорового цинизма, разукрасив академичный сюжет крепкими каламбурами и залихватскими диалогами про кофе, виселицу и склероз. Но критически низкий градус стёба и накатывающая волнами торжественная серьёзность не позволяют разудалым искусствоведам обернуться бесславными ублюдками и выкарабкаться за пределы шаблонно-высокопарного пустозвонства. Виной тому навязчивое стремление прокричать троекратное ура цивилизованным Штатам, заискивающе пожать руку родному дяде Сэму и, что хуже всего, вдоволь поморализаторствовать на голубом глазу и пустом месте. Попытка Клуни раздать всем сестрам по серьгам, похихикать в ворот шинели, всплакнуть о человеческих потерях и грянуть гимн правому делу, оказывается не более чем самодовольным жеманством и великодержавной показухой, в которой роль козлов отпущения наряду с вандалами-нацистами отводится советским трофейным бригадам. Кристально бескорыстным американцам в деле возвращения странам ограбленной Европы их национального достояния недвусмысленно противопоставлена вороватая Красная армия, которая, как известно, запасливо свозила ценный антиквариат с территорий Рейха в Пушкинский музей и Эрмитаж. Клуни великодушно удосуживается напомнить, что то была компенсация за двадцать миллионов жизней, однако напрочь забывает, что в ходе выполнения плана СС по устранению ущербной идентичности неарийцев Советский Союз безвозвратно лишился более полумиллиона раритетов. Вопрос о равноценности «культурного обмена» открыт и дискуссионен, но о нём режиссёр скромно помалкивает.
Взамен нам предлагают любоваться бравым искусствоведческим спецназом, который неизменно оказывается в нужное время в нужной переделке: мастерски раскалывает незадачливых фрицев, доводит парижских музейных мадемуазелей до интеллектуального экстаза и подшучивает над нерасторопными русскими, сохраняя на лицах выражение ленивого блаженства. Все актёрские проявления предельно инертны и вписываются в формат перекура между репетициями будничного бродвейского спектакля. Саундтрек, смахивающий на «Янки Дудл», будто нарочно звучит не к месту и не в такт, а фактурные эпизоды обрываются нелепейшим образом, словно недописанные сценарные черновики. «Монументалисты» являют собой тот примечательный случай, когда на фундаменте малоизвестных и неистертых исторических хроник воздвигнута хлипкая и шаткая сюжетная конструкция, способная пойти трещинами от малейшего соприкосновения со зрителем. Первая откровенная неудача Джорджа Клуни, который внезапно произвёл дряблый анахронизм (в таком ключе освещали военные события, пожалуй, только в сороковых-пятидесятых), всё-таки не стала неизбежным, казалось бы, кассовым провалом. Слава всеобщего любимца и репутация способного постановщика сыграла в этом непоследнюю роль. Однако ещё пара подобных осмыслений прошлого и былой имидж заполыхает ярче «Портрета юноши» кисти Рафаэля в нацистском костре. Хотя и нет оснований полагать, что осмотрительный Клуни наступит дважды на одну и ту же мину, повторно поддавшись искушению упасть на колени и облобызать прилюдно полосато-звёздное знамя. Пусть патриотизм не религия одних только бешеных, но едва ли даже прожжённому американофилу в радость, когда голос штатного пропагандиста звучит так жутко громко и запредельно близко.
