Cul-de-sac: “Карцинома” Мэриена Дора

Экзистенциальное эссе

For my friend Nightmare163

Андрей Волков рассказывает о «Карциноме» Мэриена Дора

“Карцинома” – первый полнометражный фильм Мэриена Дора после четырёхлетнего перерыва, снятый всего за 20 тысяч евро. Впервые постановщик обращается к жизни простых людей, не являющихся безумцами. Её главный герой – простой работяга Юлиус, ведущий обычную жизнь обычного человека. Работа и дом, посиделки с друзьями, отношения с возлюбленной – вот и вся его жизнь. И болезнь, тяжёлая, неизлечимая, подбирающаяся к нему подобно питону, живущему у Юлиуса дома. Почему именно я? – этот вопрос наверняка задаёт себе любой онкобольной. Но жизнь – это лотерея. У Солженицына есть прекрасная метафора мира как камеры смертников. Мы все с самого рождения к ней приговорены и годами ждём, когда в замочной скважине лязгнет тяжёлый ключ и хмурый вертухай скомандует – “с вещами на выход!”

Мэриен Дора закольцевал действие фильма образом свечи, горящей в полумраке. Человек зажигает свечу – жизнь зарождается. Пламя вспыхивает, колеблется, волнуется от дуновения ветра. Так и мы горим, как свечи, во вселенской тьме, искушаемые скорбями и болезнями. Но это жизнь – циничный, но жестокий вывод. C’est La Vie, как говорят французы.

Свеча – многогранный образ, символ человеческой культуры. Как у каждого символа, у свечи есть две стороны – означаемое и означающее. Означающее понятно – все видели свечи. Но что означает свеча для людей? Ответ прост – чаще всего душу. В церкви зажигают свечи за здравие и за упокой. Андрей Горчаков из «Ностальгии», несущий свечу по дну бассейна, согласно магическому ритуалу обретения себя. Гениальная сцена смерти – тело падает где-то за кадром. Постановщик не отвлекается на неизбежное, а даёт крупный план свечи – она горит и не гаснет. Свечи, зажигаемые в память о жертвах Холокоста в лучшем фильме Стивена Спилберга «Список Шиндлера» – они не ушли во мрак, а живут параллельно с нами, в высшем, горнем мире и смотрят, как мы проживём свою жизнь.

“Карцинома”, рецензия

Даже человека, негативно относящегося к темам Дора, не может не тронуть его религиозный экзистенциализм, его убеждённость, что даже раку не сломить человека. Рак съедает тело, но остаётся душа. И её пламя рассеивает мрак вокруг себя. Жизнь – это страдание, и Дора знает это. В одном из интервью он говорил о религии как источнике вдохновения для себя. Для христианства характерна антитеза мира низшего и мира высшего, или мира идей и мира вещей, если говорить словами Платона. Наш мир – продуваем всеми ветрами, где каждый человек несёт свой крест, и этим повторяет путь Христа на Голгофу. Там же – отдохновение от скорбей и радость бытия с богом.

На фоне дымящихся труб, груд мусора, от которых струится дым зловония, Дора, применяя двойную экспозицию, показывает детские фото Юлиуса. Вот тот человек, который родился, был радостью для своих родных, честно трудился, любил свою девушку, так что только и думал, как её порадовать, сделать сюрприз, удивить. Разве те, кто строит вредные производства, складирует отходы вблизи городов, задумывают, что на месте Юлиуса могут оказаться и их родные? Почему человечество так упрямо уничтожает себя, губит красоту этого мира, так что и птицы, словно ангелы Вендерса, падают на землю, не в силах вынести надругательства над матерью-природой.

Дора делает параллели с «Красной пустыней» Микеланджело Антониони, где основное действие происходит посреди урбанизированного мира, своеобразного прообраза технократического ада, от которого рукой подать до страшного будущего «Матрицы». Воробей, лежащий без движения на асфальте, ядовитые отходы в атмосфере. Даже песок меняет цвет, превращая окружающее пространство в красную марсианскую пустыню.

Дора роднит с Антониони, вообще с традицией экзистенциальных европейских драм, акцент на бытии человека, на гибели, поистине трагической, человеческих чувств, так что кажется, что рак разъедает не только живот Юлиуса, но и его взаимоотношения – с девушкой, друзьями. Люди отворачиваются, ибо так удобнее, ведь болезнь напоминает человеку о смерти. Не зря выдающийся американский писатель Пол Боулз восклицал: «мы живём, думая, что жизнь – это неиссякаемый источник, но это не так». Экзистенциалисты учили, что только в пограничной ситуации, например, на пороге смерти человек сознаёт, что он существует. Жизнь вот-вот готова ускользнуть, а перед воображением уже распахивается  тёмная бездна.

Так и Юлиус впервые ощутил, что устроенный быт, как дымка, развеялся с приходом болезни. Не рак страшен сам по себе, а то, что люди исторгают из своего круга заболевшего, словно повинуясь древнему чувству времён Спарты, когда слабых и больных уничтожали, дабы общество сплошь состояло из сильных людей. И только лишь христианство учило, что сила не в теле, а в духе.

Напрасно, безусловно, считать Дора правоверным католиком. Он сам говорил в одном из интервью, что считает католические ритуалы мёртвыми, отжившими своё. Они уводят человека от реальности в мир искусственных форм. Выдающийся мастер современности уже отдал дань критике религии в «Меланхолии ангелов», где режиссёр подверг привычную мораль переоценке, совершив, по сути, тот же переворот в экзистенциальном авангарде, что веком до него сделал Фридрих Ницше в философии, которого, как и Дора, тоже нередко называют философом зла.

Но имморализм и аморальность всё-таки разные вещи. Дора не бесстрастно наблюдает, а сочувствует трагедии Юлиуса, для которого единственным спасением стала его старая мать, в доме которой он находит последний приют. Она любит его и больного, готова ухаживать за ним, убирать экскременты, переворачивать и мыть его. Любовь состоит из малых дел. Готов ли ты переступить через отвращение? Буквально любить до гроба? А уходящему человеку любовь близких особенна важна.

Мэриен Дора эстетически не наследует визуальные черты шедевра Ингмара Бергмана «Шёпоты и крики». Дора впускает болезнь во всём неприглядном виде, так что порой кажется, что именно рак главный герой фильма. Режиссёр как будто специально провоцирует зрителя, впуская в кадр реальных больных, показывая настоящие трупы. Как уже говорилось в других материалах о фильмах Дора, постановщик, безусловно, склонен к провокации, но всякая провокация имеет цель – обратить наше внимание. Вы только представьте, что чувствует человек, видя лики смерти на лице больных, окружающих его, врачей, равнодушно рассматривающих опухоль! И слова, как приговор: «мы ничем помочь не можем». А любовь?

Мэриен Дора закольцевал действие фильма образом свечи, горящей в полумраке. Человек зажигает свечу – жизнь зарождается. Пламя вспыхивает, колеблется, волнуется от дуновения ветра. Так и мы горим, как свечи, во вселенской тьме, искушаемые скорбями и болезнями

Не зря апостол Павел писал о любви, как о силе, которую не одолеть смерти. Языки умолкнут и знания упразднятся, а любовь нет. Ведь бог – это любовь. Человек с рождения знает это. Как и заповедь – возлюби ближнего как самого себя. Но это так тяжело и больно, ведь любовь требует работы души. Вот и Юлиус, на закате своих дней, отвергнутый возлюбленной, которой трудно выносить его болезнь, нашёл приют в стенах родного дома, где мать, превознемогая собственные болезни, ухаживает за сыном, и эти сцены рифмуются с детскими воспоминаниями Юлиуса. Преддверие смерти всё равно что порог жизни. Человек рождается с плачем и уходит в слезах.

Как хороший врач, Дора не отходит от постели умирающего. Не соприкасаясь с эстетикой Бергмана, Дора приходит к тем же выводам – нужно чтоб кто-то кого-то любил, если вспомнить слова песни из фильма Петра Тодоровского «Жизнь забавами полна». Жизнь – это страдание, а спасение – любовь.

Как всякий художник, Дора не может обойтись без подпорки других своих фильмов. Насмотренный в кинематографе Дора зритель без труда узнает мотивы «Кристиана Б.» (тем более тут тоже возлюбленную играет Карина Палмер), а сцена с принятием ванны в доме матери как парафраз известного эпизода из «Каннибала», даже попавшего на постеры. Бесстыдно взирающая на болезнь камера, впускающая зрителя в оазис неприятных медицинских процедур, вдруг становится сентиментальной, умиляясь живой природе, ещё нетронутой гибельными выбросами, а также прекрасными панорамами маленького немецкого городка. Казалось бы, жить бы да жить в этом месте, растить детей. И лишь фабричные трубы, да зловонный мусор удивляют по соседству. Люди губят самих себя, засоряют города, целые страны, всю планету. Неслучайно зловонные кучи сопоставляются Дора с раковой опухолью, такой же неприятной, отравляющей всю жизнь человека, выделяющей слизь.

Ради чего весь этот ужас? – спросит иной зритель. А для чего страдали «Мученицы» Ложье? Дора делает как бы антитезу «Меланхолии ангелов». Если там был конец мира, то в «Карциноме» – закат жизни одного-единственного человека. Но разве он один не стоит всего мира «Меланхолии ангелов»?

Выстраивая свою мрачную, неприглядную картину по законам античного искусства, Дора добивается катарсиса в финальной сцене. Юлиус не только отмучился, но и стал подобен Христу. Ведь и Бергман сравнивал с Христом свою страдалицу. А натурализм… это жизнь. В «Карциноме» апокалиптичная философия уступает место экзистенциальному аду – человек осознал, что он скоро умрёт. Город будет жить дальше, мирясь с загрязнением атмосферы, воробьи замертво падать с небес, глухо ударяясь о булыжную мостовую. Кто-то будет рожать детей, они будут играть посреди фабрик и заводов, а невидимый рак протягивать свои щупальца к следующей жертве, воспринимаясь как возмездие природы за смрад посреди райского сада.

И ужасам этим не будет конца, пока человек в предсмертных мучениях не воссоединится с богом, или пока не откроет ангел седьмую печать.