Холодный фронт, 2015, Роман Волобуев
Виктория Горбенко о дебютном фильме Романа Волобуева
Выход дебютного фильма Романа Волобуева виделся большим событием. Ну, а вдруг случилось бы небывалое на родных просторах, и из отличного критика родился бы большой режиссер. Этакий Годар или Богданович местного разлива. По факту же получилось что-то очень странное. Сплошная туманность Андромеды, глядя на которую кинокритическое братство как-то скромно притихло, будто стесняясь и похвалить, и поругать. Потому что действительно не очень понятно, что это было, а вероятность ненароком и незаслуженно обидеть бывшего собрата по перу или же просто выставить себя дураками (ну, не мог же Волобуев взаправду снять пустое кино о пустоте), велика и весьма. Если честно, нет особого желания повторять то, что за самим Романом Олеговичем повторили уже неоднократно: про осторожность, европейскую артовость в духе Дюмона и излишнюю красивость. Хотя про красивость, на самом деле, очень хочется. И дело тут совсем не в нормандских пляжах, а в русских женщинах – субъективно, не самых привлекательных, но здесь неотрывно притягивающих взгляд, почти как Сисси Спейсек в «Простой истории» Линча. В конце концов, хотя в авторецензии, опубликованной на «Медузе», Волобуев и заявил, что лучше бы ему поставить камеру на место и вернуться к сочинению заметок о фильмах текущего проката, хотя и это теперь получается у него так себе, ничего лучше этой самой авторецензии про «Холодный фронт» в Рунете не написали.
“Холодный фронт”, рецензия
Любопытной в дебюте самого остроязыкого критика видится, во-первых, общая приглушенная тональность картины. Стылая сдержанность, даже заторможенность (или – замороженность, но о ней чуть ниже) всего происходящего в экранном стеклянном зверинце. Именно стекло отделяет героев от окружающего мира, а зрителя от героев. Отстраненные планы зазеркалья, вакуумность жизней лишенных смысла, эмоций. Герои, творческие, вроде, личности, создающие или симулякры в виде книг о ненаписанных книгах, или тошнотворные перфомансы. Оторванные от одного берега, не прибитые ни к какому другому. Этакие загадочные в своей мнимой утонченности, а на деле оказывающиеся все теми же глупыми скотинами, тупо, одиноко и случайно потонувшими в океане. В их жизнь врывается что-то действительно необычное, странное, живое. Они, вроде как, сами притягивают его, но пугаются и пытаются избавиться, чтобы не рушить привычное, удобное, но безвоздушное пространство. Самое простое, что можно увидеть в образе чудной девушки Маши-Саши, это образ России, что сразу поставит фильм в один ряд с недавней «Родиной» Петра Буслова. Ну, а что: бежишь от нее, абстрагируешься, позволяешь достучаться до себя только приглушенным голосом президента в телевизоре, да и то переведенным на французский, или какими-то смутными обрывками новостей об обрушении рубля, кризисе, сокращениях… А она вот догоняет, и с ней, вроде, забавно и интересно, но недолго – потом хочется откреститься и выгнать на мороз. Но все равно вернется, зараза, чумазая, промерзшая, вся такая фантомная – не избавишься.
Герои, творческие, вроде, личности, создающие или симулякры в виде книг о ненаписанных книгах, или тошнотворные перфомансы. Оторванные от одного берега, не прибитые ни к какому другому
Впрочем, это скучно. Хочется чего-то более оригинального. Хотя бы не такого прагматичного. И этого тоже есть у него. Вот вам Борхес с его “Книгой вымышленных существ”. С одной стороны, это та же «энциклопедия несуществующего», которую намеревается создать герой «Холодного фронта». С другой – это фильм Волобуева в целом. Быть может, все развешанные ружья, заряженные, казалось бы, отсыревшим порохом, и не должны были выстреливать. Быть может, все это просто шикарная разводка в триеровском духе, и весь прикол именно в том, как, старательно собирая разбросанные аллюзии, соединяя кусочки паззла и готовясь к какой-то феноменальной развязке, все дружно застынут в немом охреневании на словах: «К нам едет ревизор!» Ибо, эй, а где же ревизор! Где, например, обещанный монстр, самоубиенный левиафан (и вообще, как не совестно превращать в насмешку вот эту всю индевелую звенящую звягинцевость!), или самка его, которая бродит по окружным лесам, откручивая головы случайным омарам? Где, в конце концов, развитие патологии, страшная тайна, затаившаяся в придорожной закусочной (зря что ли герой бежал по высокой траве аки долановский Том с фермы да по острому как бритва кукурузному полю)? А нет ничего, есть только потерянная девочка в нелепом искусственном полушубке, вся такая похожая на янссоновскую Морру, магнитик с чьим изображением притулился на холодильнике. Девочка, внушающая тревогу своей чудаковатостью, обреченная на одиночество и неприкаянность, ищущая тепла, но невольно разрушающая все одним своим появлением. Только не она здесь чудовище. Как известно, даже Морру можно приручить, если каждый вечер приходить на берег и включать фонарь, в свете которого она смогла бы танцевать свои неуклюжие танцы и просто чувствовать себя кому-то нужной. Чудовища живут за тонкими стеклами внешней красивости, в овечьих шкурах участия. Пустые, равнодушные и трусливые они садятся своими холодными задницами на все, в чем теплится жизнь – и гасят ее.
