Игорь Нестеров представляет свою версию 10 лучших фильмов 2016 года
Откровенно говоря, 2016-ый год от Рождества Христова и 121-ый от сотворения кинематографа был исключительно скупым на выдающиеся премьеры даже, пожалуй, самым скупым за последнюю пятилетку. Поэтому в ТОП-10 вошли фильмы, которые в былые времена вряд ли бы оказались на высших строчках личного кинорейтинга. Остаётся надеяться, что две тысячи семнадцатый не подкачает и пристыдит ленивого предшественника.
Норвежец Андре Овредал, дебютировавший несколько лет назад затейливым мокьюментари «Охотники на троллей», на этот раз устроил подлинный переполох в жанре хорроров, всполошив самого Стивена Кинга, который признал талант неофита и поддержал его парой твитов. Клаустрофобный фильм про кошмар в морге, практически целиком снятый в одном помещении и посвященный вскрытию загадочного трупа, самым наглым образом потрошит жанровые каноны и разрывает привычные штампы. Невзирая на камерность, кино одновременно пугает зловещей атмосферой, увлекает детективным сюжетом и удивляет внезапными твистами. Авторская интонация напоминают раннего Кроненберга, а инстинктивный страх от увиденного держит от первого до последнего кадра и затем долго не отпускает. Есть шанс, что некоторым натуралистичность творения Овредала покажется чрезмерной, однако дерзкая режиссёрская ирония, сценарные диковинки и смелая фабула вливают в хоррор-лабораторию свежую кровь. Похвальный кинематографический эксперимент, легко заткнувший за пояс большинство прошлогодних ужастиков.
Так уж сложилось, что фильмы австралийца Алекса Пройаса принято либо презирать за попсовость, либо считать вторсырьем, одним словом, не принимать всерьез. Хотя это до обидного несправедливо, ведь сам режиссёр во многих смыслах жанровый первопроходец и визуальный новатор. Несмотря на обилие критических откликов, пройасовский «Ворон» стал эталоном киноготики, а провалившийся в прокате «Тёмный город» предвосхитил «Матрицу», как на уровне фабулы, так и на уровне идеи. Вот и «Боги Египта» – первое художественное кино по мотивам древнеегипетских мифов, щедро одарили номинациями на «Золотую малину», засыпали брезгливыми отзывами и низкими рейтингами. Конечно, Пройас отчасти изменил себе: создал очень старомодную картину, где уйма сюжетных тривий и анахронизмов портят общее впечатление, где закадровый голос рассказчика мешает, а не помогает восприятию постановки, где актёры играют вполсилы. Однако режиссёр никогда не делал основную ставку на драму, его конёк – насыщенные фантастические миры и сильные визуальные образы. Авторам «Богов» удалось создать впечатляющий двухчасовой сборник видеоинсталляций по ключевым мифам Древнего Египта, воплотить на экране едва ли не весь египетский пантеон птицеголовых и зверомордых идолов, развернуть несколько эпичных сражений за мировое господство, в том числе схватку солнца Ра с хаосом – змеем Апофисом. Как и большинство творений Пройаса, «Боги» не снискали любви критиков и зрителей. Но всё же перед нами фильм, который неизбежно растащат на цитаты те, кто вновь рискнет снимать масштабное кино про Осириса и Исиду, Гора и Сета, Ра и Анубиса. Тогда про «Богов Египта» обязательно вспомнят и, возможно, отдадут должное.
Широко расползлось мнение, что иранского кинематографиста Асгара Фархади наградили золотой оскаровской статуэткой за лучший иностранный фильм 2016-го года исключительно по причине острого желания голливудской фронды насолить президенту Трампу, запретившему жителям Ближнего Востока пересекать границу США. Под политическими дрязгами скрылись из виду немалые художественные и содержательные достоинства картины. На деле Фархади ещё раз продемонстрировал, что демонизируемый в западных медиа Иран – серьезная кинематографическая держава, что закулисная общественная жизнь в исламской республике бурлит и клокочет, а проблема неравноправия полов дошла до точки кипения. Методами классической драмы персидский режиссёр поднимает, казалось бы, запретные в религиозном государстве темы (восприятие женской наготы, бытовой шовинизм) и, что важнее всего, ставит под сомнение честность и идеализм людей пожилого поколения – творцов Исламской революции 1979-го года. Другими словами, «Коммивояжер» Фархади ярко, эффектно и изящно ломает стереотип о злобном клерикальном режиме, душащем любое свободомыслие, выставляя на всеобщее обозрение самые постыдные и больные проблемы мусульманского мира. Именно открытость высказывания, тонкость и, одновременно, ясность в оценках делает картину Фархади – крупным кинособытием, которое не стоит обделять вниманием.
Многие думают, что Вуди Аллен, разменявший девятый десяток, каждым новым фильмом доказывает расхожее поверье: кинематограф, как война – дело молодых, и старикам тут не место. «Иррациональному человеку» далеко до «Манхэттена», «Магия лунного света» – жалкая пародия на «Энни Холл», а «Жасмин» в подмётки не годится «Ханне и её сёстрам». «Светская жизнь» безусловно содержит отголоски алленовских драмеди об эпохе сухого закона, прежде всего, «Пуль над Бродвеем» и «Пурпурной розы Каира». Однако непринужденность и грациозность, с которой живой голливудский классик встраивает новые сюжеты в прежние декорации, заставляет лишний раз убедиться, что есть ещё порох в пороховницах. Вроде бы, Аллен не сообщает ничего нового, вновь подшучивая над несносной лёгкостью бытия, мещанскими превратностями любви и буржуазным пустозвонством. Однако к озорной авторской усмешке на этот раз примешивается и светлая тоска, и любование ветреной философией жизни, для которой все неурядицы одинаково очаровательны, а все радости одинаково бессмысленны. Как воркование кудрявой певички. Как суматошная джазовая импровизация.
Должно быть, что-то действительно надломилось в американском массовом сознании, если скромная и недорогая драма про авиакатастрофу со счастливым концом собирает в кинозалах больше зрителей, чем львиная доля затратных блокбастеров, а незатейливая история пилота Чесли Салленбергера вызывает живой и жгучий интерес. Ветеран фабрики грёз Клинт Иствуд не жалеет резких фраз для характеристики нынешних американцев. «Поколение дешёвок», – таким титулом режиссёр наградил соотечественников. И словно желая опровергнуть собственные слова и доказать обратное, Иствуд лихорадочно ищет мощные человеческие типажи из совсем недавнего прошлого. Сперва солдат-снайпер. Теперь лётчик-ас. Персонаж «Чуда на Гудзоне», на одном дыхании сыгранный Томом Хэнксом, воскрешает полузабытые стейнбековские качества – волевое начало, душевную простоту, чувство долга. Большой экран, на котором Супермен надирает задницу Бэтмену, а Капитан Америка дубасит Железного человека, не оставляет места подлинным героям и обыкновенному чуду – недоразумение, которое престарелый киномастер взялся исправить любой ценой. Несмотря на консервативный стиль и лаконизм, иствудовское кино обладает естественной симметрией и гармонией, отчасти поэтому режиссёру удаётся создать натуралистичный, красноречивый, а главное, вполне универсальный образ человека, который чистит зубы, надевает десятидолларовую сорочку, идёт в супермаркет за минералкой, а затем спасает людей. Не потому что так надо, а потому что по-другому нельзя.
После «Таинственного леса» Манодж Найт Шьямалан более, чем на десять лет сошел с протоптанной колеи, и вот теперь, похоже, возвратился обратно, попутно вернув себе звание мастера триллера. Пожалуй, главный секрет успеха «Сплита» – это Макэвой, Макэвой и ещё раз Макэвой, который наиграл сразу на несколько оскаров, но, увы, не получил ни одного. Казалось бы, множественная личность маньяка – тема не первой свежести, её по-разному использовали в нескольких знаковых фильмах – от «Клетки» до «Идентификации». Однако только Шьямалану посчастливилось сотворить не обычный слэшер про многоликого безумца, а вполне себе – головоломную психологическую драму, над которой не грех чуток поразмыслить. Индиец предлагает занимательную экскурсию по мрачным закоулкам разума психопата, в котором обитает ребёнок, педант, художник, домохозяйка и, конечно, чудовище. Получилось своего рода ходячее кармическое проклятье, или, если угодно – живое вместилище сансары, бросить вызов которой может лишь существо, познавшее и принявшее страдание. Порой кажется, что режиссёр любит своего лысого уродца гораздо больше, чем всех остальных героев, вместе взятых. Финал истории и вовсе походит на похвалу девиации, противостоящей миру пошлых вещей, идей и людей. Последние, по Шьямалану, часто оказываются куда худшими монстрами, чем Зверь, живущий в голове Макэвоя.
Девяносто процентов всех сиквелов к успешным хоррорам заканчиваются недоразумением. Но только если речь не идёт о фильмах Джеймса Вана, которого можно без натяжки и по праву назвать нынешним королём жанра. Нельзя сказать, что Ван вносит в формулу идеального ужаса новые ингредиенты, однако умеет смешивать старые – в нужных пропорциях и причудливо-макабрических сочетаниях. Второе «Заклятье» – логическое продолжение первого, практически ни в чём ему не уступающее. Тут есть и хичкоковщина, и карпентеровщина, и редкое для ужасов – тесное переплетение субжанров. Объединить в одной картине – историю о призраках, ведьмах и экзорцистах, добавив полтергейст и домовых, сделать так, чтобы фильм одновременно пугал и развлекал, при этом не выглядел ни пародией, ни подражанием – под силу лишь очень хитрому и умелому знатоку. Поэтому отметим без особого преувеличения, что Джеймс Ван в очередной раз порадовал мощной, искусно снятой и сыгранной эклектикой хоррора. Глядя на будущие дорогие проекты Вана – «Аквамена» и «Кастлванию», испытываешь неимоверное желание, чтобы режиссёр не закрывал свой маленький магазинчик ужастиков. И дело вовсе не в том, что Ван не справится с очередным комиксовым боевиком или снимет дурную экранизацию видеоигры. Просто здесь он – едва ли не единственный виртуоз на всю округу, а там – станет одним из нескольких десятков штамповщиков на фабрике попкорн-хитов.
Бытовая драма Кристиана Мунджиу, комфортно восседающего на гребне румынской новой волны, завоевывает почётный титул самого атмосферного и настроенческого кино 2016-го года. Обыкновенная история трансильванского врача, который живёт на две семьи и мечтает отправить дочь на учёбу в Англию благодаря замысловатым сюжетным горкам, изобретательным сценарным трюкам, эмоциональным качелям и съемочной манере обрастает диким количеством смыслов, наполняется тонкими полутонами и глубокими символами. Предчувствие неминуемой катастрофы – ложным рефреном висит в воздухе, мрачные ландшафты, зловещие образы и надрывные сцены создают до крайности напряженное и эффектное зрелище, чтобы затем режиссёр одним ловким движением – снял проклятье с героев и расколдовал своё кинопространство. Задумываясь о философии картины Мунджиу, невольно приходишь к мысли, что румынский постановщик смог сказать практически обо всём: о фальши и честности, о семье и одиночестве, о доме и бездомности, о принципах, которые держат нас на плаву и без которых мы – щепки, швыряемые бурным течением жизни. Фильм обладает тем редким качеством, которое недобитые романтики от кинокритики называют – магией кино.
По-французски аристократичный и по-голландски раскованный фильм о старческих проказах бабушки Европы. Крепкий детективный сюжет и обилие логических ребусов прилагаются. Тут и закат (снова!) Старого света, и вездесущий феминизм, и насилие ради насилия, и скромное обаяние буржуазии. Безупречная Изабель Юппер безупречно прикидывается звездой геймдизайна и дочерью маньяка. Киноклассик Пол Верховен, издеваясь и посмеиваясь, даёт понять, что на этой части суши здоровых людей нет, и все окончательно спятили. Рисуют компьютерных монстров, истосковавшись по монстрам живым. Развратничают от скуки, тщетно пытаясь полюбить. Развеивают по ветру родительский прах, стремясь избавиться от детских кошмаров. Сквозь бытовые пейзажи проступает тёплый и ламповый, склизкий и мещанский европейский мирок, который внезапно рухнул на хрупкие женские плечи и вцепился в них на удивление крепко. К лучшему ли? Время покажет. Верховен же показал, что видит облик и чувствует суть сегодняшней эпохи весьма тонко и проницательно. При этом смотрит в будущее довольно спокойно и уверенно, вселяя надежду в нас, простых смертных.
Модельная индустрия, конечно, страшная сила, но в десятой полнометражной работе Николаса Виндинга Рёфна – особенно страшная, поскольку в самом прямом смысле требует жертв. Сын соратника Ларса фон Триера по сути совершил публичное вскрытие (оттого, наверное, многим поплохело), пригласив зрителя не в кинотеатр, а в анатомический театр, где фотостудия неотличима от покойницкой, фотограф от прозектора, а визажист от некрофила. Здесь датчанин размашисто и игриво продемонстрировал, что красота никогда не спасёт мир, поскольку мир эту красоту сожрёт, переварит и попросит добавки. Рёфн обволакивает зрителя глянцем и позолотой, вымазывает румянами и кровью, выводя из комфортного состояния и заставляя совершить прогулку по кротовым норам собственного сознания. Кто-то увидит в этом – перфоманс ради перфоманса, кто-то – высокопарный трэш, кто-то – мир, придуманный нами. Все трактовки допустимы и являются частью коварного режиссёрского плана. Короче говоря, приятного аппетита всем, кто любит клубнику со льдом.
