Антон Фомочкин вспоминает «Ассу» Сергея Соловьева и фотографию, из которой Бананан сделал серьгу
Громогласное «Асса» давным-давно пронеслось в многообразии ударов, увенчанных искрами на концах барабанных палочек. Искры отчаянно прорезают смущенные потемки, словно замершие под напором звуковых волн. Волны эти биться не перестанут, Zeitgeist не позволит, требуя перемен, что необходимы и сердцам, и глазам, и пульсирующим венам. За значимым субкультурным слоем, которым наэлектризован воздух, есть предельно простая мелодраматическая линия, старая, как тот мир, что некогда был затоплен, и оседлан Ноем на ковчеге.
Коллаж поверх прозаичной истории любви. Музыкальный номер то тут, то там. Мальчик Бананан нашелся. Старик Козлодоев заявился. Всем бы стать, как Гагарин, изречет арестант. Порви любой сегмент, подобно цветастой бунтарской открытке, – и пропадет обаяние, настолько гармоничны бархатом повязанные противоположности. Одна из ключевых деталей – фотография прямиком из фотобудки. Запечатленное время, которое положило начало девичьим терзаниям, что отразятся во взгляде актрисы Друбич, пока под подъемником распластавшийся «Город золотой» застыл в немоте и тенях собственных обитателей.
Что вспышка поглотила в бежевой, подобно снегу вокруг, будке? Гримасы Бананана, застывшую маску актрисы Друбич. Съела красное в шарфе, оставив на глянцевой бумаге лишь черное и белое. На этом монохроме выгравировано красной гелиевой ручкой аляповатое сердце, пронзенное стрелой насквозь. Привычные жанровые материи, разрисованные яркими красками, – в этом принцип «Ассы». Бульварность наэлектризована тупым и тяжелым, практически осязаемым насилием, дистанционный натурализм которого обрамляется атмосферой застывшего воздуха вокруг. Что в накинутой, крахмальной белизне почвы, что в зеленых, выцветших интерьерах. То там, то там люди неизменно сгибаются пополам.
Кадр из фильма “Асса” Сергея Соловьева
Значимость детали дуальна. Пропитанный нежностью момент совместно прожитого, сакрально (в силу зарождения чувств) важен для юного Бананана до трепетного обертывания фотографии целлофановым футляром и демонстративного ношения ее на мочке уха. И значителен для мелодраматических потенций, что обернутся трагедийным подтверждением смерти главного героя, когда брошенной и заплаканной Алике раздраженно бросят ту самую сережку.
Одновременно это – неосознанный маркер протеста. Сатирическая и безысходная сценка недозволенности. Стилистически скорее фиксация, чем вовлечение. Средний план, тусклый уличный свет, картинка словно «замылена», две фигуры на улице высвечиваются ярким оранжевым цветом, две фигуры в камере, на аскетичных прямоугольниках, лишенных любой надежды. Нарушения общественного порядка. Для Бананана фото – неотделимая его часть, продолжение мочки уха, проросшая в плоть вместе с чувством, для сотрудников милиции – раздражитель. Но и не им она предназначалась.
Запечатленный момент зачастую переживает людей, оставшихся на нем, застывших в позе, ставших чернильными масками, выбитыми на материи еще более хрупкой и ветхой, чем человеческая плоть. Чем послужит эта фотография для героини Друбич? Дорогим сердцу напоминанием о молодости, секунде, влюбленности.
Фотография может выполнять мелодраматическую функцию, мотивировать к высшей цели и связывать с прошлым. Фотография – проводник, который может привести к отмщению или появиться в последнем кадре и перемолоть характер героя через жернова открывшегося.
Подобную мелодраматическую функцию фотография выполняет, мотивируя героя к высшей цели и связывая его с прошлым. Она – проводник, который может привести к отмщению или появиться в последнем кадре и перемолоть характер героя через жернова открывшегося. Здесь эта деталь – красивое, изящное, миниатюрное обрамление, концентрат инфантильного и романтизированного на пути к настоящей жизни, которой никогда не будет. Как не будет счастья между главными героями. Как не будет покоя после «Перемен» и выстрела, пронзившего Крымова насквозь. Не будет ничего, останутся лишь фото. Останется музыка. Останется то чувство свободы, которое зачатками расцветало вокруг, но так и завяло, как эхо цоевской песни, впоследствии, будто ничего и не произошло.
Все фотографии в коробке. Друг на дружке. В тишине. В темноте. Летят сквозь время.
