Убистезиновые будни
Видение (Hakujitsumu), 1964, Тэцудзи Такэти, Джозеф Грин
Анна Дедова рецензирует “Видение” Тэцудзи Такэтии.
Обычный поход к дантисту для Курахаши обернулся вкушением все еще запретного для киноиндустрии Страны восходящего солнца середины 60-х плода – зрительного контакта с оголенными женскими прелестями, пока что одностороннего. Все потому, что, приняв на зуб изрядную дозу обезболивающего, герой отправился в мир грез, где компанию ему составила Кейко, еще одна пациентка специалиста, подбирающего анестезию так же, как агент выбирал проекты для Саши Грей. Однако ментальному слиянию Иня с Янем помешало неожиданное появление в мечтах Курахаши зубного врача, по всей видимости тоже решившего реализовать парочку давних фантазий, хотя бы в чужом сне. Правда, у последнего на общем эротически сентиментальном фоне они выделялись определенной нетривиальностью, а именно приверженностью к пыткам электрическим током и статье 177 Уголовного кодекса Японии.
Так непринужденно садистски происходила сексуальная революция в кинематографе этой островной страны, по сути давшая в «Видении» рождение полноценному эксплуатационному жанру. So-called «мягкое порно» станет визитной карточкой от души раскрепостившихся в дальнейшем японцев для пуританского тогда еще Запада, который по воле цензуры не мог отснять во всей красе даже психованные сцены в душах. Что и говорить, обнаженная девичья грудь и вот это вот все, помноженные на вполне откровенные, так сказать, ухаживания, выражающиеся в покусываниях и полизываниях, и сейчас могут оставить в смущении неискушенного в этих процессах зрителя. Однако позиционирование «Видения» исключительно как сексплойтешна будет ошибочным, несмотря на то, что именно в эту нишу поместили картину продюсеры на «большой земле», озабоченные лишь дополнительными съемками по-настоящему хардкорных сцен. Скорее взятие за основу пространства сна как главного места действия для постельных акробатических этюдов говорит в пользу первичности сюрреализма, а не вульгарной демонстрации пятых точек, в идейной составляющей фильма. Используемые же художественные приемы и вовсе свидетельствуют о практически родственной преемственности с приснопамятным дядюшкой Луисом, а не о прародительстве для тех, кто любит поелозить по банану на всю длину. Попросту говоря, «Видение» – кино, снятое странно до такой степени, что превращение главной героини в обезьяну в одной из непрекращающихся фантазоизвержений Курахаши видится действием вполне логичным. Поэтому, если и принять его эротичность за утверждение, не требующее доказательств, то, кончив, она будет иметь привкус арт-хауса, а не просмотра, достойного только «вкладки инкогнито».
Кейко словно сама подсознательно получает парадоксальное удовлетворение от происходящего с ней непотребства, от чего и сомневается, находясь в реальности, в том, действительно ли все это было лишь сном. Поэтому на фоне героини спустя 50 лет современной сильной, независимой, самодостаточной женщине можно только позавидовать – ведь в магазине БДСМ-прибамбасов найдется обновка для «нижних» любого пола.
Интересно, что с учетом непристойности для японского общества обыгрываемого сюжета режиссер умудряется делать реверансы в сторону традиционных культурных феноменов страны, например, театра кабуки. Пусть он и идет на некие допущения в части, касающейся равенства полов в представлении (справедливости говоря, это не самое страшное для цензуры допущение, сделанное им в сценарии), но технические приемы – белый грим, придающий необходимый образ персонажу, использование языка поз, транслирующего символизм противоборства женского и мужского начал – позволяют говорить о понятии «преемственность» как части генетического кода восточной цивилизации. Даже в несколько «грязном» жанре режиссер берет высокую обобщающую целый художественный арсенал планку иллюстрации плавного перехода театральных постановок на экран, где киноязык постепенно обретает свои приемы, например, назойливое музыкальное сопровождение, напоминающее то пугающий звук бор-машины, то дамские стоны удовольствия. Быть может, именно по этой причине «Видение» кажется чем-то большим, чем псевдо-снафф для самых маленьких, а образы фильма вызывают куда как более заметный отклик в мыслях, чем разносчики пиццы или похотливые медсестры. Так, жертвенность женщины здесь направлена на возбуждение инстинктов порабощения и тотального контроля у сексуального партнера. Однако она, быть может, отвечает законам тех общества и времени, в связи с чем не вызывает у героев отторжения. Наоборот, Кейко словно сама подсознательно получает парадоксальное удовлетворение от происходящего с ней непотребства, от чего и сомневается, находясь в реальности, в том, действительно ли все это было лишь сном. Поэтому на фоне героини спустя 50 лет современной сильной, независимой, самодостаточной женщине можно только позавидовать – ведь в магазине БДСМ-прибамбасов найдется обновка для «нижних» любого пола.
