Проклятие Аннабель: Зарождение зла (Annabelle: Creation), 2017, Дэвид Ф. Сандберг
Анастасия Плохотина рассказывает о новом хорроре Дэвида Ф. Сандберга
Для того, чтобы задаваться вопросом, откуда растут ноги у одной из самых зловещих кукол хоррор-кинематографа последних лет, надо не знать элементарного базиса анатомии ужасов – растут они из-под мятого белого платья, полноправным обладателем игрушки является демон, а переснять эту историю в ретро-стиле – идея сродни третичному пережевыванию детской смеси. «Аннабель» – хоть и побочный проект нашумевшего «Заклятия», но очень самодостаточный, сказавший свой экранный максимум несколько лет назад. То, что Сандберг позиционирует в качестве предыстории, – лишь попытка играть чужими грабельками в соседней песочнице.
Дешёвая семейная драма, покрытая налётом тотальной неправдоподобности. Добродушный и мясистый кукольник, который мечтал дарить детишкам счастье, сидит в шатком сарайчике и создаёт первую в своём роде, авторскую игрушку для девочек – уже похожую на симбиоз потрепанной жизнью хозяйки Тома и Джерри с исчадием ада. Вот-вот бизнес пойдёт в гору, а пока рядом крутится крошка Би –оставляет папе записочки, внезапно выскакивает из-за занавески, включает музыкальные пластинки на ночь. А потом ей в лоб приезжает машина, от крошки Би остаётся только крест, а от коллекции кукол только одна доделанная. Убитые горем родители решают посвятить себя праведному делу и открыть детский приют, потому что современный хоррор без христианского подспорья – всё равно что хромая кобыла в хозяйстве. И это – последний гвоздь в крышку гроба новой «Аннабель».
“Проклятие Аннабель: Зарождение зла”, рецензия
Пытаясь заниматься неуверенным морализаторством, претендуя на высшую степень наивности трепетной лани, лента вероломно разворовывает свою предшественницу, начисто копируя сцены, сюжетные повороты и визуальные решения. Любопытные девочки, которые ночами почти что разносят дом в щепки, переворачивая вещи и стреляя из игрушечного пистолета с грохотом залпа тысячи орудий, умудряются разбудить всего одного демона, что вообще благодать при таком уровне шумового загрязнения. Зловещая «запертая» комната почти под копирку слизана из «Женщины в черном»: игрушки-шуты в часах, импровизированное чаепитие за столом, крохотный домик, имитирующий большой – копия копии копии. Даже черный демон, который наводил ужас в первом фильме, ползает по всё тем же траекториям, лишённый возможности импровизировать в запугивании зрителя. На смену сцене с лифтом пришла абсолютно аналогичная лестница с подвижным креслом, прыжок нечисти от окна к двери – тоже «пасхалка» для поклонников канона. Ну а внезапный колодец и появление оттуда девочки – просто недоразумение в стилистике «Звонка», случайно оказавшееся в этой неудобоваримой каше событий.
Сандберг устраивает очень неумелую экскурсию по миру своих страхов – сначала навязчиво обозначает деталь, которой собирается испугать зрителя, потом пристально смотрит на неё, затем добавляет грохочущую музыку, чтобы подчеркнуть очевидность момента, и, в конце концов, швыряет в изможденного ожиданием зрителя бабайкой. Если настрой ещё не был потерян, то есть шанс вздрогнуть. Не хватает изящности, прозрачности ужаса. Гнетущего ощущения неизвестности – откуда ударит противник? Хищник на потолке или в стене? Страх в ленте столь выпячен и грубо нарезан, что утрачивает свою естественность. Таков и сюжет, не оставляющий места интриге или сопереживанию, он с завидным упорством несется по выкопанной борозде без права на отклонение от формата.
Сандберг устраивает очень неумелую экскурсию по миру своих страхов – сначала навязчиво обозначает деталь, которой собирается испугать зрителя, потом пристально смотрит на неё, затем добавляет грохочущую музыку, чтобы подчеркнуть очевидность момента, и, в конце концов, швыряет в изможденного ожиданием зрителя бабайкой
Ощутимо не хватило фантазии. В ущерб сценарным взлетам или хотя бы испуганным «охам» Сандберг демонстрирует аудитории обои крупным планом, книжные полки, недоеденный круассан, как символ безысходности и горести, оборки платья, пыль и паутину, снова обои и ещё десяток раз обои, что окончательно смещает смысловой вектор в сторону. От противостояния добра и зла здесь только отбеленная улыбка монахини и странный юмор местного священника. От ужасов – нервные визги девочек в темноте. От кино – остатки режиссёрского самолюбия, закрытые на много лет в чулане в целях профилактики зла.
