Выживут только любовники (Only Lovers Left Alive), 2014, Джим Джармуш, рецензия
Виктория Горбенко осмысляет новый фильм Джима Джармуша и рецензирует современность
Бесконечное звездное небо, вращаясь, оборачивается замкнутостью виниловой пластинки. Кружится пластинка, кружится камера, кружится комната, которую снимает кружащаяся камера. Кружится планета, сменяют друг друга эпохи, рождаются и гибнут цивилизации, сама Вселенная замыкается в круге трансформаций Инь и Ян. Андрогинная альбиноска Тильда Суинтон освещает марокканскую ночь белыми одеждами. Где-то в умирающем Детройте ее меланхоличный и облаченный во все черное возлюбленный готовится пустить деревянную пулю в сердце. На ее браслете – подвеска в виде черного черепа, на его груди – кулон в виде белого. Они две части одного целого, сцепленные эйнштейновы частицы, Адам и Ева. Она читает книги, он пишет музыку. Она жизнелюбива, он пропустил все веселье: Средневековье и набеги татар, инквизицию, наводнения и чуму. Они женаты уже несколько веков и вообще в третий раз. Они вампиры со всей положенной по статусу атрибутикой: не любят дневной свет, входят в дом только по приглашению и питаются человеческой кровью, добытой нелегально, но без жертв.
Ванда Джекон поет о том, как ее затягивает в воронку любви. Зрителя затягивает в воронку фильма. Фильма о вечной любви. Первой, а может, и последней на Земле. Вампирская тематика, отданная на поругание пубертатным мелодрамам, в картине Джармуша вызывает недоумение и бесконечные вопросы. Рождает подозрение, что все происходящее – необычная, мастерски поставленная лав-стори, самодовольно упивающаяся собственной многозначительностью и визуальным совершенством. Внешне «Любовники» напоминают не то музыкальный клип, не то гламурную фотосессию. Бледные тела на черных простынях, хай-тековые интерьеры с антикварными деталями, скрупулезно созданный творческий беспорядок. Оболочка нарочито контрастирует с содержанием, с сущностями героев, их мыслями и разговорами, ведь вампиры Джармуша подобны Анетте Легран из романа Федерико Андахази «Милосердные» – они те, кто на протяжении веков создавал мировую культуру, оставаясь в тени. Именно Адам подарил свой струнный квинтет Шуберту и нашептал на ушко Копернику идею гелиоцентризма, а пожилой друг Евы Кристофер Марло, как оказалось, на самом деле был автором пьес Шексипира и не только его. Сходство заключается еще и в том, что сверхсущностям и Джармуша, и Андахази в качестве топлива или, быть может, источника вдохновения, нужна частица человеческого, кровь или сперма, наполненная жизненной силой. Беда Адама и Евы в их отказе от натуральной крови, переход на синтетику, добровольное вегетарианство, а значит – неизбежная творческая импотенция. Искусство, лишенное легкого дыхания витальности, превращается в затхлую кунсткамеру, покрытую пылью коллекцию некогда важных вещей.
А человечество никак не выберется из колыбели: даже если сегодня оно поклонится таланту напыщенного павлина Байрона, завтра, радостно агукая, все равно спалит Джордано Бруно на костре своего невежества
Брезгуя кровью порченного человечества, вампиры Джармуша тем не менее вынуждены приспосабливаться ко времени, к веку, подобному фэшн-съемке с ее агрессивностью, кричащей яркостью, глянцем подиумов и роскошью модных домов. В этом – диалектика фильма. С одной стороны, эстетика гламура вступает в конфликт с культурной гиперотсылочностью: ни Стивен Дедал, сбегающий с вечной дезертиршей Дейзи Бьюкенен, ни снискавший внезапную популярность Фибоначчи, выстраивающий числовой путь к золотому сечению, ни доктор Фауст в компании ведьмака Джека Уайта – никто из них не почувствовал бы себя комфортно на страницах «Vogue». С другой стороны, стиль fashion и есть кровь от крови культура, современная постмодернистская культура, впитавшая весь предыдущий опыт и немыслимая без него. Этот опыт настолько тесно переплелся с вампирскими сагами и прочими массовыми продуктами, что при попытке избавиться от одного, неизбежно будет уничтожено и другое. Здесь каждое неординарное явление перестает быть таковым, как скоро обретает популярность. Частью всего этого стал и сам Джармуш, давно растиражированный и превратившийся в бесконечную самоцитату, и даже экстравагантная замороженная кровь на палочке всего лишь повторяет образ из “Кофе и сигарет”.
По настроению кино однозначно декадентское. В нем усталая (если не сказать неживая) интеллектуальная элита с тоской наблюдает за человечеством. А человечество никак не выберется из колыбели: даже если сегодня оно поклонится таланту напыщенного павлина Байрона, завтра, радостно агукая, все равно спалит Джордано Бруно на костре своего невежества. Как много тех, кто ощущает сейчас постепенную деградацию нашей цивилизации? Как много хотя бы тех, кто в силах полностью расшифровать аллюзийный код «Любовников»? Зараженная зомби-культурой кровь человечества становится все дурнее. Превращается в призрак город, где делали самые красивые машины, превращается в паркинг старинное здание Мичиганского театра. Там, где хрустальные люстры, сияя, отражались в зеркалах, о былом величии напоминают лишь головокружительно высокие обшарпанные своды. Вампиры у Джармуша – носители культуры, и культура эта ослабевает, нуждается в новой чистой крови. Где ее взять? Режиссер дважды рифмует наше сейчас с XV веком, эпохой Возрождения, и уводит действие из вырождающегося Детройта в самобытный Танжер. Даже, если Карфаген современной европейской цивилизации будет разрушен, на смену придет новая пора цветения. Остается лишь гадать, действительно ли эта молодая весна будет арабской.
