Человек на Земле
Человек на Луне (First Man), 2018, Дэмьен Шазелл
Александра Шаповал дебютирует на Postcriticism с рецензией на новую картину Дэмьена Шазелла
В неизбывности фильмов о звездных пространствах есть хороший маленький клад: независимый черно-белый космовестерн 2001 года, «Американский астронавт» Кори Макаби. Космос в нем прост и понятен: и спичечный коробок, и сарай, и салун – все является частью Вселенной. «Одомашненный» космос-поделка, крошечный театр вменённых ролей. Космос-декорация, черная грусть. Одинокий волк, космос-дружище.
Потрепать по плечу Вселенную тянет, но ты уже снял «Ла-Ла-Лэнд»: в масштабах скупиться нельзя, в красоте – понимаешь, команда – отлёт, Линус Сандгрен снимает на плёнку. Может, стоит начать космос с кухни? Со свеченья приборной панели торшеров. С кабины стенных перекладин, где, как в стропах, запуталось горе. С нитки бусин-сироток, кому так мала вечность дома. С рыжей россыпи звезд на плечах земной женщины? А ещё: танец света сквозь листья, шелк локонов в пальцах, звук любимой пластинки, крем торта… Так тепло осознать: космос – близко, ручной. Космос есть человек.
Кадр из фильма «Человек на Луне»
Как назло, человек наш – Нил Армстронг. В натуге глаз под шлемом Нила, пилота-испытателя с Земли с лицом богоподобного, золотистого Райана Гослинга (в чьем искусно подавленном поле эмоций тихо дремлет репликант Кей), с первых пор уж мигнул синий отсвет удалившейся вниз атмосферы. Отсверк чуждой маликовской космогонии. В восходе солнца нет перерождений, в дыханьи ветра – бытия, в качелях – нет ребенка. Громче их пустоты – тряска, скрежет, вращенье сидений, рев металла и танец огней. Космогония – verite Америки 60-х.
Так и мнит наднебесье прогресс: грохот, скачка и скорости. Космос – дружок, подопечный, безмолвный мальчик-почтальон: из точки A доставить в точку B. Космос – не дом и не улица, космос не легкость лучей, не человек — но изваянье. Окрепший титан монумента, неподъемная символа мощь. Технологии, НАСА, подсчеты, теснота гроболета, массивный скафандр, огромный ботинок в серебряной пыли, в такт подобранный пафос словес, президентская речь, шаг истории… Сандгрен давно сменил пленку: строгие 35 мм.
Вдруг – божественный промысел, глоток лёгкости. Растекается в стенках космической супницы музыка – захватили приёмник с Земли! Проливаясь наружу, в стыковку махин посреди большой черной безбрежности (лови редкость: общий космический план), заставляет вздохнуть: космос кухни еще не повержен. Ведь изнанка – всегда человек. Героизм – на инерции, битва – на боли, круговерть центрифуг – на попытке стрясти эти бусы и локоны в лунную бездну. И всегда парадокс: чем сильнее бежать тяготенья Земли, тем больней быть придавленным ею.
В каждой складочке губ удивительно точной Клэр Фой совершается эпос шагов – не для всего человечества, но для своей семьи, малой крохи великого космоса
Как ни стой монументом, полет на Луну – не прогулка в соседнюю комнату, а ядро «самой важной в истории миссии» – выбор слов своим близким, первый ход в диалоге с Вселеньем. И кто истинный здесь астронавт? Джанет Армстронг. Горькость, сила, земля; в каждой складочке губ удивительно точной Клэр Фой совершается эпос шагов – не для всего человечества, но для своей семьи, малой крохи великого космоса. Чьи загадки от века пытаясь решить, рассыпались в крупинки герои — а дворец мирозданья все так же там что-то таит; и Земля всё стоит на китах: красоте, любви, дружбе – и всех вытекающих микро-вселенных. Ведь, как говорил классик, человек улетает в космос из своей комнаты.
