Страшные сказки (Il racconto dei racconti), Маттео Гарроне, 2015
Армен Абрамян рецензирует “Страшные сказки” Маттео Гарроне.
Сколько сказочке не виться, а конца не видать….Три самостоятельные новеллы о трёх монархах переплетаются причудливой мозаикой единого мифологически-исторического пространства и в итоге сводятся в одну печальную фантасмагорию о невозможности иметь желаемое, об оборотной стороне самой светлой мечты. Об этом пятитомное собрание фольклорных сюжетов кавалера Джамбаттиста Базиле, стилизованное под анархическую стихию телесного могущества волшебного цикла «Сказок тысячи и одной ночи». Об этом все фильмы Маттео Гарроне, который только с виду ушёл от актуально-социальной драматургии в фэнтезийную конгломерацию. Те три «страшные сказки», что легли в основу фильма, лишь по одёжке напыщенно историчны и выспренно красивы. Мрачный триптих режиссёра отсылает нас не столько к литературной или историографической традиции, сколько к махровому психоанализу юнгианских изысканий, цель которых добраться до истоков человеческих страстей, до глубинных архетипов, что живут в каждом из нас.
“Страшные сказки”, рецензия
Универсальность (и, несмотря на стилистическую замороченность) историй, простота их смыслов, позволит узнать кому-то себя в фанатичной матери Сэльме Хайек, в эгоистичном чудаке Тоби Джонсе, в скучающем сластолюбце Венсане Касселе, в рисковой обманщице судьбы Стэйси Мартин. Оригинальные, услаждающие глаз кукольным натурализмом, монстры – также носители первобытной регенерирующей модели живиальной составляющей, а не функции фабульных рудиментов. Всё волшебное в изображённых королевствах (как магически-чудесное, так и омерзительное) – от людских страстей и томлений, от желаний и молитв. Люди накликают на себя негаданные щедроты и неизбывные беды. И, демонстративно подчёркнутый, двухполюсный мир, делённый на нищих и имущих схлопывается, потому что и у верхов, и у низов, одни и те же устремления в понимании психоаналитическом. Один в блаженной отраде вскармливает блоху до размеров гиппопотама, другая ест внутренности чудовища, чтобы забеременеть, третий настолько оскотинился в блуде, что предаётся невольной геронтофилии. Всем им в помощь ритуалы, данные обещания и вереница запретов, определяющие как сознание, так и бытие индивидуума в рукописях шутника Базиле, перешутившего на сардонический манер фривольную вакханалию Боккаччо.
Во вселенной тотального неравенства все оказываются равны. В кадре и за кадром. В сказках страшных, да не пугающих, а уму поучающих.
Ренессансная мистика, выполненная в соответствии с роскошеством полотен живописцев – современников писателя, для Гарроне столь же комфортно-метафорична как и бытовая сюрреалистичность «Таксидермиста», мафиозная эпохальность «Гоморры» или сатирический абсурдизм «Реальности». И звёзды первой величины, с которыми режиссер работает впервые, для него столь же обыденны как безвестные, родные сердцу, италийские типажи. Во вселенной тотального неравенства все оказываются равны. В кадре и за кадром. В сказках страшных, да не пугающих, а уму поучающих.
