К чуду (To the Wonder), 2012, Терренс Малик, рецензия
Любовь, Бог и Терренс Малик – в новой рецензии Виктории Горбенко
Они повстречались в Париже, и сложно найти более подходящее место для рождения любви. Нил и Марина. Американский эколог и француженка славянского происхождения. Убежденный холостяк и разведенка с девятилетней дочкой, мечтающая снова выйти замуж. Он сдержан и молчалив, она смешлива и раскрепощена. Влюбленные гуляют, держась за руки, по парижским улочкам, целуются, лежа на городских газонах, путешествуют в аббатство Мон-Сен-Мишель, чтобы прикоснуться к пропитанным историей стенам Чуда, монастыря Ла Мервей. А когда приходит пора расставаться, Нил, поддавшись чувственному порыву, предлагает Марине уехать с ним в Оклахому. Проверить на прочность любовную лодку, взяв курс на однообразные будни одноэтажной Америки – что может быть банальнее?
Бог – это любовь, рассеянная по бескрайним степям Оклахомы и выхолощенным парижским паркам
Но тут приходится вспомнить о личности режиссера. Малик еще в «Древе жизни» наладил свой канал бесперебойной связи с космосом. И не побрезговал воспользоваться им повторно в следующем фильме. Однако «К чуду» не столь претенциозен, как его предшественник, а значит, более гармоничен. Основным правилом здесь выступит готовность смирится со своеобразным почерком певца среднезападных пустошей. В фильме почти нет диалогов, да и те, что имеются, спонтанны. Как спонтанно и все остальное. Не имея спасательного круга в виде сценария, актеры предоставлены сами себе. И если Ольга Куриленко или Рейчел МакАдамс могут кружится в бескрайних полях Оклахомы, покуда хватит заряда у камеры, то Бену Аффлеку повезло гораздо меньше, потому как кружащийся Бен Аффлек уже не столь привлекателен. Впрочем, вряд ли от актера требовалось многое, поскольку герой его ведомый и по жизни не определившийся. Камера Эммануэля Любецки то заглядывает в лица героев, пытаясь уловить тончайшие оттенки эмоций, то теряет всяческий интерес к людям, сосредоточившись на красоте окружающего их мира. Каждый кадр – ожившая глянцевая открытка. Оператор то и дело снимает против солнца, заставляя зрителя щуриться от этих щекочущих глаза лучей и испытывать ни с чем не сравнимое ощущение. Знаете, это как в детстве проснуться от солнечного света, сочащегося в спальню сквозь тюлевую занавеску. Как испить вина из одуванчиков, и вспомнить, что мы умели быть счастливыми. Когда-то давно. Героиня Куриленко умеет быть счастливой сейчас. Она танцует, порхает и смеется. Она настолько живая, что кажется инородной в сомнамбулическом людском потоке парижского метро, но абсолютно естественной среди колосящейся на ветру пшеницы.
Марина ищет любовь. Кажется, находит ее в лице Нила. Но эта любовь, простое человеческое чувство, конечное, как все человеческое, делает ее несчастной. Внутреннее сияние героини угасает, когда она оказывается связанной не приносящими первозданной радости отношениями. Оскверненными ли изменами, утонувшими ли в будничной рутине, задушенными ли каренинской драмой – для Малика не важны причины гибели чувства, важна лишь его обреченность. Параллельно тому, как героиня Куриленко стремится познать истинную любовь, отец Куинтана, местный священник, пытается найти утраченного Бога, блуждая с проповедями по тюрьмам и богадельням, вглядываясь в лица преступников, бедняков и калек. Его поиски рифмуются с терзаниями Марины, и… тут внезапно открывается простая и очевидная истина: искать любовь только лишь в другом несовершенном человеке суть то же самое, что искать Бога в стенах церкви в то время, как Он вокруг нас: в каждом дуновении ветерка, вздохе нищего, в лучах красного закатного солнца и гривах необъезженных лошадей. Бог – это любовь, рассеянная по бескрайним степям Оклахомы и выхолощенным парижским паркам. Пантеистическая картина мира Терренса Малика настолько проста и в то же время совершенна, что такому пониманию жизни остается только позавидовать. Было бы восхитительно обрести то самое детское ощущение безграничного счастья и заново научиться радоваться каждому колоску, петушку и по-осеннему голому древесному стволу. Обнять весь мир и напитаться его энергией, не цепляясь судорожно за эгоистичную и непостоянную людскую любовь. Да вот только настоящими чудеса бывают, только когда прикосновение к ним длится не дольше, чем отлив в бухте Сен-Мишель.
