Пятьдесят оттенков серого (Fifty Shades of Grey), Сэм Тейлор-Джонсон, 2015, рецензия
Никакого подавления. Екатерина Волкова о потрепанной романтике и сказочности “Пятидесяти оттенков серого” .
В далеком царстве, в далеком государстве жила-была девочка Настя. Она верила в большую любовь и читала Томаса Харди, в ожидании принца на белом майбахе. Подруга Насти попала в беду и чтобы ее выручить, девочка пошла в гости к Чудовищу, заколдованному принцу, которого злая ведьма миссис Робинсон, приучила к непристойным играм в пахнущих резиной комнатах. Сказка называлась «Красавица и Чудовище». Сказка называлась «Пятьдесят оттенков серого». Читали ее девочки с придыханием, в полутьме на меховых одеялах, тихо поскуливая от удовольствия и мечтая, грезя о кожаных плетках в жестких мужских руках и кабельных стяжках на собственных запястьях.
«Пятьдесят оттенков серого» – сказка, какой ее могли бы написать Мазох и Де Сад, если бы у них было изрядно меньше вкуса и вагины вместо пенисов. Но мир их праху, современные сказки пишут домохозяйки, нахватавшиеся в «Гугле» знаний, а в «Космо» мудрости. Фанфик «Сумерек» верен первоисточнику от первой и до последней страницы, рассказывая очередную историю «счастья под условием», где простушка может стать королевой, если победит злую ведьму, судьбу, самого короля. Уплатив, разумеется, определенную цену, натерев мозоли железными башмаками, сточив зубы железными хлебами. Роман Э. Л. Джеймс при всей его сомнительной художественной ценности поднял очередную волну романтического бреда, сыграв на страстях, которым потухнуть не давали голодные охотники за переродками в условиях эрзац-платоновского постапокалиптического полиса. Достаточно было заменить любовь кадаврическую на любовь садомазохистскую, оставив неприкосновенным океан «настоящих» чувств и стремление спасти Чудовище от него самого, пусть и ценой собственной непорочности. Почва, подготовленная упырь-продакшн, с благодарностью приняла новые семена, ведь на экране и в литературе садомазохизм и вампиризм вещи почти неразделимые, будь то стоны удовольствия, когда клыки впиваются в шею, или корсеты на мертвых телах. «Пятьдесят оттенков серого» – сказка условно реальная, а потому кроме романтических штампов наблюдается в них попытка сыграть на стереотипах, присущих современному обществу. Богатый человек непременно наделен пороками, всякая власть насилие, любовь можно купить, главное сойтись в цене. Поверхностность суждений не насторожила убаюканный сладкими грезами мозг читателя, а камера сделала сказку плоской былью.
Главное, что когда мир тихо дремлет герои одни среди холодных огней под черными небесами, оторванные от земли в стремительном рывке железа, бетона и стекла. Созданные исключительно друг для друга и вечной, непременно вечной любви, бьющейся в их молодых телах, как агонизирующая от инсектицида бабочка.
Кино дешевый способ убежать от немилой реальности, и два часа романтического мейнстрима работают, как эмоциональное слабительное. Чем проще и ярче сказка, тем сильнее эффект. «Пятьдесят оттенков серого» – сказка красивая, наивная, местами неуклюжая и простая. Голая задница в данном фильме, всего лишь голая задница. История любви всего лишь история любви. Все именно то, чем, кажется. Диалоги незамысловаты, а герои напоминают Барби и Кена «говорящих» голосами десятилетних девочек, которые с ними забавляются, не столько проявляя собственную фантазию, сколько цитируя подслушанные в кино реплики. Чувство дежавю не покидает весь сеанс. Романтика имеет вид слегка потрепанный, но очаровательный. И не важно, что игра на рояле среди ночи штамп еще с прошлого века. Главное, что когда мир тихо дремлет герои одни среди холодных огней под черными небесами, оторванные от земли в стремительном рывке железа, бетона и стекла. Созданные исключительно друг для друга и вечной, непременно вечной любви, бьющейся в их молодых телах, как агонизирующая от инсектицида бабочка. Режиссерской ванили Тейлор-Джонсон в фильме больше, чем фантазий Э. Л. Джеймс включавших потные ноги и тыкающийся в глотку член, который имеет слишком мало общего с белыми шарфами «Гермес», медом, стекавшим по подбородку Ким Бесинжер и тканью, душащей Хэзер Грэм, чтобы быть достойным отразиться на широком экране. К слову, «жестокого траха» хотя бы с малой долей «Ich Tu Dir Weh» Rammstein в экранизации так и не приключилось.
Фильм начавшийся, как ромком медленно, но верно перетек в фантазию на тему: Синяя борода сам открывает дверь в тайную комнату, удовлетворяя любопытство жены. Феминистки приготовившиеся запалить костер из лифчиков и постеров с Дорнаном-Греем, должно быть испытали сильное разочарование после того, как красная комната оказалась открыта, т. к. никакого подавления главной героини не происходит. Кино-Грей не дает Анастейше и малейшего повода отстаивать собственную свободу или потирать красные ягодицы, сгорая со стыда, ибо вся ее зависимость сводится к проданному драндулету и связанным галстуком рукам. Вся надрывность сосредотачивается в единственной сцене «серьезной» порки, когда боль и страх оказываются сильнее любви. Вся сила в слове: «красный», когда главная героиня впервые по-настоящему принимает условия игры, осознавая природу Грея и разговаривая с ним на его языке. Понятия «свобода» и «зависимость» слишком мало обыгрываются в фильме, чтобы называть ленту пропагандой БДСМ или пускаться в рассуждения относительно того, что настоящая свобода – это в том числе возможность добровольно выбирать рабство. Анальный фистинг лишь будоражит воображение зрителя, превращения главной героини в резиновую куклу не происходит, а Чудовище так и не становится прекрасным принцем. Там, где у целостных лент конец, у «Пятьдесят оттенков серого» пустота. Потому, что это современная сказка, рассчитанная на несколько частей, размазанных и сладостно-липких, чтобы греза не заканчивалась, пока ей на смену не придет другая, ожидаемая и желаемая, ведь в реальной жизни король совершенно по-королевски ради любви отрекшись от престола, платит изгнанием, а Золушки годами покупают лотерейные билеты без выигрыша.
P.S. В начале 90-х публика выражала недовольство сочетанию секса и насилия в «Калигуле», покидая зал. Теперь публика предпочитает гоготать. Лакмус, однако.
