Зама (Zama), 2017, Лукресия Мартель
Эрик Шургот рецензирует драму Лукресии Мартель
На периферии цивилизации, в душном колониальном Парагвае, прозябает королевский юрист Диего де Зама – важная персона по меркам провинции и маленький человек в масштабах вселенной. Где-то в далеком и цветущем Буэнос-Айресе ждет супруга, и растут дети, но долг короне не позволяет покинуть место службы без официального перевода. Потому бедолага Диего вынужден бесконечно подавать прошения сменяющимся губернаторам и даже идти на военную авантюру по поимке полумифического преступника, лишь бы выбраться из этого кафкианского ада, вцепившегося в него со всей своей бессмысленной мощью.
Роман Антонио ди Бенедетто «Зама», по которому и снят одноименный фильм, русскоязычному читателю еще не знаком. Более того, он и для читателя англоязычного оставался terra incognita на протяжении более полувека. Можно предположить, что потенциальных издателей отпугивало эпигонство по отношению к Борхесу и Кафке, но, скорее всего, «алмаз латиноамериканской литературы» просто ждал того момента, когда его обнаружат, предадут очистке и огранке, а затем явят миру. Так или иначе, издание романа на языке Шекспира произвело настоящий фурор среди читающей публики Нового света. А одним из тех, кто открыл миру прозу Бенедетто, стала Лукреция Мартель – независимый аргентинский кинорежиссер. Проникшись книгой, Мартель твердо вознамерилась снять экранизацию, но поиски спонсоров затянулись ровно до того момента, пока роман не удалось «протолкнуть» в Штаты. С тех пор проект оброс доброжелателями со всего света, так что от количества флагов стран производства на странице фильма на Кинопоиске легко может зарябить в глазах. Но вложения того стоили – Мартель удалось снять удивительное по смыслу и красоте кино, при этом бережно перенести на экран дух латиноамериканского магического реализма.
Кадр из фильма “Зама”
Диего де Зама – человек исключительной важности и совершенной ненадобности. Его абсолютная несвобода на занимаемом посту оборачивается личностной трагедией. Барахтаясь в бюрократическом круговороте, Зама грезит лишь о том, как поскорее покинуть опостылевший Асунсьон. Все чаще выполняет свою работу спустя рукава, но каждый новый губернатор словно соревнуется в изощренности с предыдущим, поручая королевскому юристу все более унизительные занятия и придумывая совсем уж небывалые отговорки от перевода в столицу. Диего же слепо верен авторитету короны, а потому, подобно кафкианскому землемеру, что искал возможность попасть в замок, он продолжает писать бесконечные прошения, постепенно опускаясь в трясину моральной и физической деградации. «Зама» – история падения, рожденного от противодействия самому течению жизни, из которого постоянно пытается выплыть протагонист. Не зря в самом начале фильма зритель слышит притчу о рыбе, рвущейся из русла, но не ведающей о том, что берега таят в себе смерть. Диего де Зама, бросивший робкий вызов душной основе провинциального бытия, с самого начала своего бунта обречен на поражение, остракизм и увядание.
Гротескные локации фильма подобны насмешке над цивилизацией. Дорогая мебель в покосившихся лачугах, камзолы и парики на полуголых чернокожих рабах – выходцы со Старого света тащат за собой отколки империи, приобретающие в едва обжитых местах нелепые очертания. Касается это не только осязаемых предметов. Фундаментальные основы государственности вдали от столицы теряют всякую формальную основу. В одной из сцен Зама, поддавшийся порыву, невзирая на протест коллеги, решает правовой спор, руководствуясь лишь собственным мнением, не подкрепленным законом. В глухую гавань причаливают корабли, везущие устаревшую прессу и бокалы, завернутые в прессу свежую. Умы местных мужчин будоражит немолодая выпивоха, охотно приглашающая их на имитацию великосветских бесед. Врача нет, есть только лекарь, но его трудно сыскать, зато священник тут как тут, если нужно отслужить литургию. Белые смешиваются на улицах с забывшими о субординации рабами и индейцами, а те, в свою очередь, с домашним скотом. Во время одного из унизительных разговоров Диего де Замы с одним из губернаторов в кабинет чиновника входит лама, до которой никому нет дела. Почетная должность Замы больше напоминает ссылку в покинутый здравым смыслом край.
Лукреция Мартель весьма своеобразно воплощает магический реализм на экране. Она часто, иногда даже чрезмерно, не использует пространство кадра целиком, вынося самую суть за его пределы. При этом сам кадр невероятно насыщен, а на заднем плане разыгрываются значительные для сюжетной канвы события
Лукреция Мартель весьма своеобразно воплощает магический реализм на экране. Она часто, иногда даже чрезмерно, не использует пространство кадра целиком, вынося самую суть за его пределы. При этом сам кадр невероятно насыщен, а на заднем плане разыгрываются значительные для сюжетной канвы события. Реальность в «Заме» неотрывна от галлюцинаторного – переход от яви к сновидению, будь то естественный сон или горячка, всегда плавный. Лучше всего происходящее в фильме описывают слова его главного героя о движущемся по улице железном ящике – «там просто сидит ребенок». Однако зритель не видит непосредственно дитя, а потому может лишь полагаться на собственное зрение и собственную веру. Нисхождение Замы, подчеркнутое его физическим декадансом (Диего обрастает неряшливой бородой, болеет и приобретает увечья), в какой-то момент становится совсем уж похожим на яркий кошмар, в котором слепые индейцы шествуют через джунгли, а бандиты передают друг другу имя их легендарного предводителя, даруя тому «бессмертие». Каждый новый слой этой истории соприкасается с предыдущим, привнося собственный смысловой код. Вневременная бюрократическая сатира переплетается с историческим сном, выплескиваясь в притчу об экзистенциальном поражении. Индейское каноэ несет искалеченного Диего обратно, в опостылевший ему Парагвай, а зритель словно остается без развязки, но в созерцательном раздумье.
