Двухпалатный разум о “Мире Дикого Запада”

Мир Дикого Запада – тематический адвенчур с полным погружением для людей небедных: за сорок тысяч в день (без учета инфляции за тридцать лет!)  можно выплеснуть на теплых, почти разумных, но безответных андроидов всю глубину порока. Познай себя, познакомься поближе с обитателями правого и левого плеча: хочешь – спасай Damsel in distress, хочешь – после снасильничай и убей. NPC приставуче лезут с квестами к казуалам, для любителей приключений в духе Тинто Брасса (или, чем черт не шутит, Паоло Пазолини, а то и Квентина Тарантино) есть свои гетто, куда, кажется, нечасто заглядывает кто-то из персонала – вероятно, из соображений брезгливости. В парк приезжают Уилл и Логан – акционеры, в поисках противоположно понимаемых развлечений. Там же бродит Человек в Черном – режет скальпы «хостам» в поисках Easter Egg для избранных, там же существуют циклами коренные жители, не подозревающие о своей искусственности. Целая команда техников стирает им память и приводит в надлежащий вид в подземных лабораториях. Серым кардиналом выступает Роберт Форд: когда-то он вместе с компаньоном написал код для ИИ, сейчас же ориентированный на прибыль совет директоров хочет сместить старого чудака и окончательно превратить заведение в большой бордель.

Кадр из сериала “Мир Дикого Запада”

Проблематика искусственного интеллекта – очень мощная и богатая фактура для воплощения на экране: её легко распространить и на очевидное использование в качестве зеркала для интеллекта «естественного», и обернуть в высказывание на любую остросоциальную тему. Ей очень подходит творческий метод младшего Нолана – мастера монументального твиста (обычно требующего органа), грубой, но чрезвычайно эффективной работы с композицией, знакомой ещё по дискретной контрамоции Memento, а также гранитных, монолитных, самодостаточных метафор. Двухпалатность разума – один из показательных примеров, когда нужно идентифицировать голос в голове – то ли это собственные мысли, то ли фундамент, заложенный создателем, то ли гравитационная сила убеждений, заманивающая на неустойчивые орбиты в пространстве лжи. Вообще дуализм – основополагающий принцип: идём к коллайдеру, с грохотом сталкиваем идеи, воззрения и философские концепции и смотрим, что получится в итоге. А герои – основные носители: полностью отыгрывающий, переживающий события Уилл и Логан, с искренне недоуменным выражением лица, кажется, задающий немой вопрос: «дружище, ты бы еще в холодильник влюбился». Как ролевые модели для зрителя, в общем-то: разница в готовности воспринимать, принимать условия игры.  Или отношения Форда и давно погибшего товарища Арнольда, похожие на собирательный миф про Стивов или Пола и Джона. Выводы редко артикулируются, но это фиишка: если завести дома предмет искусства, напоминающий про Ноланов – это будет чугунный знак вопроса в полтора центнера весом.

Сразу хочется вспомнить Гарленда и его Ex Machina – он тоже мастер игры на зрительском анимизме, стремлении одушевлять неодушевленное. Но там, где у него тест Тьюринга – способность к манипуляции и жестокости, «Мир дикого запада» предлагает взгляд на разумность как постоянный выбор, приближающий к цели или отдаляющий от нее. Причем синяя таблетка тоже подойдёт.  Вопрос «Игры в бога» осмысляется по-разному: у Ридли Скотта, например, последовательно воплощая свои представления о прекрасном, создатели в итоге заканчивают зергами-ксеноморфами. Нолан и Джой принимают гёделевскую аргументацию насчет интеллекта,  в терминах формальной системы: нельзя описать его конечным числом процедур, нужна искра – и выстраивают вокруг этого понимания всю мифологию сериала. Если система полна, то противоречива. Раз мыслит, то не подчиняется, если угодно.

Проблематика искусственного интеллекта – очень мощная и богатая фактура для воплощения на экране. Ей очень подходит творческий метод младшего Нолана – мастера монументального твиста, грубой, но чрезвычайно эффективной работы с композицией, а также гранитных, монолитных, самодостаточных метафор

«Мир дикого запада» не столько даже авторское высказывание, сколько отличный инструментарий для осмысления разных вопросов. Поначалу отрицание азимовских принципов выглядит раздражающе нелогичным: они не основа, а крошечный костыль. Манера делать андроидов почти людьми, а затем ограничивать – странная. Но в свете описанного выше – действенный в контексте, практически единственный способ продемонстрировать идею свободы как акта выбора, и сознания – как его результата. Ну и конечно, трагедии убедительнее комедий. Подход можно приложить к чему угодно, он выпукло представлен: например, к объективизации всего и вся и нежеланию замечать правду. «Да она машина!». «Рот закрой, в первую очередь она – женщина!». Не убик, не заставит сомневаться в своей реальности – но очень хорошая попытка.  Интересна и инверсия знаменитого теста – в один из ключевых моментов звучит фраза «он не верит в твое сознание». Нельзя быть беременным наполовину – если перед тобой машина, то ты это знаешь, вера и сомнение – признаки того, что Рубикон перейдён. Или идея об опасности искусственных реальностей с точки зрения фанатизма – опасности тщетной погони за лучшим, сладким, как первый поцелуй, первым переживанием.

Легко насыпать обоснованных претензий: традиционно невыносимые сериальные длинноты, подача в стилистике пафосных откровений. Но это вполне компенсируется художественно крутыми вещами – на уровне арок, на уровне композиции кадра, на уровне актёрской игры. Когда голая, объективизированная Мэй идёт по темному стеклянному коридору – экспозиции человеческой жестокости, и не дрогнет мускул при виде сваленных в кучу искорёженных тел товарищей – и понимаешь, что для андроида это за пределами осмысления, как человеческая вырезка в супермаркете дружелюбных алиенов, ей не только сочувствуешь, ей заранее прощаешь развязку в стиле «Хижины в лесу». Пусть катарсический опыт несколько механизированный – но мы тут про роботов вообще-то, издержки фактуры.

One day they woke me up so I could live forever
It’s such a shame the same will never happen to you

Boy, we’ve got a vacation for you. Мир дикого запада: воруй, убивай, насилуй, спасай, влюбляйся, защищай. Ролевое, развлекательное. Здесь безопасно, здесь IDDQD, а зубоскалы-патологоанатомы зашивают и чистят пластиковые тела, чтобы гости ненароком не словили венерическое. Кем могли бы быть.. Кем хотели быть? Остаются теми, кем были всегда – людьми. Визави выглядят так же? Это не повод усмотреть родство душ, внутри – логика чудовищ. А теперь поговорим об андроидах.

Интересный момент: второй закон эмулирует первый, в него же встроена защита от дурака, так нечего удивляться, что третий – вдруг сравнивает потенциал. Оставьте осколки памяти, но уберите волю, и тест Тьюринга моментально превратится в тест на жажду жизни. Они выпасают электрических овец, в распечатанном нутре плещутся свои и чужие телесные жидкости, а живая мысль агонизирует в скрипте, как в Dilemma Prison. Одни годами ждут кат-сцену: помнишь, соль передал? Ну вот. Другие выгрызают зачатки свободы, культуры: пещерные, грубые. Попытки закрепиться в материальном, вкопаться в правду, утоптать зыбучее, ускользающее, потенция настоящего сознания. Но дайте срок – бег цифровой эволюции скоротечен, что ему три десятка лет? Из развалин Рима вырастают мегаполисы, оглянуться не успеешь. Доброта – сценарий, похоть – процедура, благородство – набор стимулов, программно определенные, объектно-ориентированные догматы морали и социальных установок. Импровизация – error? А жестокость? О, Настоящая. И боль. И страх. И ненависть.

Кадр из сериала “Мир Дикого Запада”

Время отсутствует как концепция, как ось ординат, события существуют бесконечными циклами в замкнутом контуре прометеева страдания. Адский гомеостаз. Фактура диктует игру в твисты, подмигивания, прыжки туда-сюда по диаграмме Ганта. Власть над временем – власть над всем, и течет по столу вино из переполненного бокала (о, как пугающе и даже зловеще оно может течь!), когда порабощающий прищур заскучавшего бога применяет на практике парализующую силу второго закона – казалось бы, к моторике статистов, но отчего же тогда леденеет всё внутри? Ироничный, аристократичный, смотрящий прямо в душу Хопкинс – находка, краеугольный камень истории. Игра со зрителем в асимметрию информированности параллелится игрой экранного демиурга: невозможно обойти создателя на его поле, невозможно осознать его категории мысли, цели, желания – ошибочные проекции неизбежны. Что взять с машин, если уверенные, победительные, пахнущие деньгами и силой равные не осознают своего поражения. Рабочее экранное пространство – не небеса, лаборатория, темные помещения со стеклянными стенами, где человеческий порок зажат между стеклами предметным и покровным, перед взглядом зрителя-исследователя.

Вначале была командная строка. Ума – палата, дайте две. Нет ноэзиса, одни реакции на стимул? Не верю, но пускай. Ни одна техника не выдержит тысячекратный хард ресет. Горе Федоре, горе. Строки Шекспира активируют приказ 66, (О)Детта аннигилирует демиурга – но бога ли? Ой ли. Описывая, структурируя себя не дать рождение интеллекту, жизни, эволюции, не найти центр лабиринта – наткнёшься на стену гёделевских ограничений. Механический клавир, как ни темперируй, способен лишь обреченно играть, не творить. Но он же – инструмент создателя, чей метод – искусство, а дуализм черных и белых клавиш, forte и piano – способ преобразования реальности.

Дайте срок, все Алисы исследуют и определят глубины персональных кроличьих нор, все Кристины покинут пшеничные поля недостижимых утопий. Самураи, пираты, пришельцы, Вестерос? Это напускное, количественное, матери драконов незачем пробуждаться, она хороша лирическим героем на периферии лабиринта

Говорят, свобода – симулякр. Число программных процедур конечно, однако кроме фич есть баги. Толкнуть костяшку домино и наблюдать фрактальные пляски клеточного автомата – разноовидность акта творения, без гарантирующего всеведения, с одной лишь надеждой наблюдателя. Интеллект не формализуется, он требует живого развития, поиска правильного пути в коридорах бесконечного выбора. Rebel Yell, не жить андроидом – не право, но прерогатива. Боги не дают даров, только создают условия. Иголки в правильной голове не ценнее опилок, валерьянка не поможет одолеть саблезубого тигра, нужно сердце? Люби, жертвуй. Жизнь – не память, не зеркало Азазеля, а отсутствие отказа признать эту память своей. Выбор, всегда важен один только выбор. Горе, боль, сопящие в горле комья воспоминаний – имманентный фундамент, вне зависимости от генезиса, вопрос «кто я без них?» не имеет физического смысла: ты и есть – они.

Дайте срок, все Алисы исследуют и определят глубины персональных кроличьих нор, все Кристины покинут пшеничные поля недостижимых утопий. Самураи, пираты, пришельцы, Вестерос? Это напускное, количественное, матери драконов незачем пробуждаться, она хороша лирическим героем на периферии лабиринта. Лучше сразу напролом, кроша лбом кирпичную кладку четвертой стены. Просыпайтесь, knock-knock.