Покой после отчаяния
Голодные игры: Сойка-пересмешница. Часть II (The Hunger Games: Mockingjay – Part 1), Френсис Лоуренс, 2015
Екатерина Волкова хвалит вторую “Сойку-пересмешницу”.
Тоталитарное государство Панэм, где раздавленные системой граждане умываются можжевеловыми слезами, а дети приносятся в жертву – последок мира, в котором восторжествовал армагеддец – место действия подростковых романов Сьюзен Коллинз «Голодные игры» и одноименных фильмов. К четвертой ленте зритель уже хорошо изучил этот мир, скудно прописанный и без претензии на достоверность. Главное в фильмах, как и в книгах, было создать условия для возрождения мифа о Минотавре и подростковой бойни. За время, что прошло с первой части, главная героиня – Китнисс Эвердин стала символом восстания для мира выдуманного и кумиром молодежи для реального. Проект заведомо вторичный, лишенный глубины и философии, в первых двух лентах брал действием и эмоциональным накалом, не смотря на то, что создатели местами сглаживали жестокость книг, аккуратно срезая острые углы, вроде переродков с чертами трибутов, с чертами Руты, девочки, которую безуспешно пыталась спасти главная героиня. В третьей проект не брал ничем, кроме откровенного размазывания соплей, когда еще немного и казалось, что франшиза завершится «поцелуем в диафрагму», а все эти дистрикты, революции, смерти, розы канут в небытие под громкое, счастливое сопение главных героев. Тоска «Виселицы» в песне сойки-пересмешницы звучала все тише. Зевать хотелось все отчаянней.
«Голодные игры: Сойка-пересмешница. Часть II», рецензия
Сложно было ожидать от четвертой части чего-то кроме неудачной попытки снять «Королевскую битву» в масштабах целого государства, где детишки, не ограниченные ареной, кромсали бы уже ни друг дружку, а солдат Капитолия. Тем более сложно было представить, что маленькие жестокие крючочки, за которые цеплялось воображение в книгах и которые в экранизациях почти отсутствовали, наконец, появятся и в фильме. Вопреки ожиданиям заключительная часть «Голодных игр» получилась мрачная, жестокая и взрослая. Скорее политический триллер, чем подростковая фантастика, куда ближе крутейшим «Королям» того же Лоуренса, чем «Дивергенту» и «Бегущему в лабиринте». Как будто до мувиделов наконец дошло, что не все девочки писают розовым кипятком от бледнолицых губастеньких мальчиков. И героиня, с которой зрительницы ассоциируют себя, может быть суровой, твердой, живой. Что жертвовать собой можно не ради большой и светлой, но такой глянцевой и ненастоящей любви, а ради общего блага, глобальных перемен, доказывая, что и один в поле воин или, что Воин один всегда. Подчеркивая это одиночество, заставляя прочувствовать каждый шаг героини на пути к мести, к возмездию, к смерти, режиссер уделяет особенное внимание тому, что роль символа для нее тяжела и неинтересна. Избранность условна, а союзникам, которые не лучше врагов, Сожженная Китнисс куда полезнее, чем Огненная. Кружево политических интриг сплетается искусно и зловеще, и чтобы наступил мир нужно сложить пирамиду из голов не только поданных, но и владык, пока не найдется достойный, т.к. от перестановки слагаемых сумма не меняется. Два плюс два равно пять и в новом, чудесном, отвоеванном у Капитолия завтра. Штрихами набросанная вселенная уже не кажется такой ненастоящей, когда дело доходит до коварства и лживого гуманизма, т.к. в ней, наконец, угадывается реальный мир, в котором акт насилия может служить оправданием для более жестокого удара, чем был нанесен врагом.
Вопреки ожиданиям заключительная часть «Голодных игр» получилась мрачная, жестокая и взрослая. Скорее политический триллер, чем подростковая фантастика, куда ближе крутейшим «Королям» того же Лоуренса, чем «Дивергенту» и «Бегущему в лабиринте».
Лента удачна не только, как самостоятельное произведение, но и как экранизация, ключевые моменты книги отражены с полной остротой. Как розы, служившие символом безграничной власти и жестокости Капитолия, которые в конце сажает Пит, потому что Примроуз, потому что идиосинкразия к розам это бульварно-романтично, а Китнисс не Белла. Сломав систему и разрушив спираль, Китнисс все еще в плену страха и горя, Пит, сам сломленный и искалеченный через боль, через не могу, принуждает ее обрести покой. Тем резче действует на нервы сентиментальное: «жить», – из уст Гейла, вместо оригинального – «выжить», ибо «Голодные игры» один из немногих подростковых фильмов, где персонажи и отношения между ними развиваются закономерно, неожиданно достоверно. Холодность, черствость главной героини, ее чувства продиктованы необходимостью, как то было в первой части, где игра в любовь была нужна для выживания, как необходимы были ночи, что Пит и Китнисс проводили вместе, связанные тяжестью, связанные кровью, болью и увечьями, а не банальным: «хочу спариваться». Однако лента не старается гримироваться под лав стори. Повествование лишь местами прерывается на выяснения отношений. Постоянное действие приедается не хуже пустой болтовни. Зрителю, как и героям нужны передышки и режиссер делает аккуратные паузы, чуть снижает градус, чтобы эмоции улеглись после очередной атаки. Но только затем, чтобы потом провести по темным коридорам, где слепо рыщут переродки, свистящим шепотом повторяя: «Китнисс».
Конечно, по значимости лента не может назваться эпохальной. Однако Лоуренсу удалось передать «апофеоз войны». Добиться того, чтобы зритель почувствовал, что в конце великих битв остается только прах, а единственное уместное чувство – печаль. Что там, где цвели розы поливаемые детской кровью ничего нельзя вернуть, переиграть, отмотать пленку назад и нажать «Вкл». Понятия «добра» и «зла» размыты, надежды ничтожны, а будущее неопределенно и даже покой обретается под условием.
