Без компромиссов
Костяной томагавк (Bone Tomahawk), 2015, С. Крэйг Залер
Екатерина Волкова о “Костяном томагавке”
Путешествие в компании мертвеца заканчивается у темных вод Леты, путешествие компании мертвецов в краю багровых рек, костяных берегов. Важен не пункт назначения, важен путь. Путь героев «Костяного томагавка» начинается, когда коренные американцы похищают жену главного героя, помощника шерифа и мимопробегавшего бродягу. Хотя употребление обтекаемого «коренные американцы» к каннибалам, существующим в пещерах неуместно, тем более что лента Залера – продукт исключительно неполиткорректный. «Черным» мясом брезгуют даже дикари, в спасательном отряде ни одного благородного, умного негра. Мексиканцы – трусливые конокрады. А те индейцы, что нашли в себе силы отмыться от известки – насильники и убийцы. Дикий Запад – территория белого человека, честно отвоеванная у недостойных. Запятая. Алкающим прав и свобод «цветным» залить глотки дегтем. Точка. Непривычно смело. Откровенно жестко.
“Костяной томагавк”, рецензия
Если из любопытства потрясти яйцо с уже формирующимся в нем зародышем, то по Паланику получится цыпленок – калека. А, если из любопытства потрясти киножанр? Получится фильм-калека? Собственно получались и не раз, а потому яйца принято разбивать, к несформировавшемуся тельцу добавляя специи и приправы, смешивая жанры. Путешествие мертвецов расписано вылинявшими, как глаза Стрелка, красками и дополнено почти Тарантиновскими диалогами. «Костяной томагавк» – тягучий вестерн в декорациях «Железной хватки», с каннибальской завязкой от маэстро Деодато, но без философии от лукавого и Карлайла в «Людоеде», снятый в разрез с модой антропоморфизировать и пришельцев-пиявок из космоса, нащупывая точки сострадательности, придавая видимость глубины.
«Костяной томагавк» бескомпромиссен, как нож и вилка в руках Ганнибала Лектера
Мягкотелый гуманизм современного кинематографа уступил место грязной и пыльной реальности Дикого запада, суровому «через не могу». Художественные допущения не мешают правдоподобности, жанровые клише вписываются в кинореальность и логику персонажей. Интересен вопрос не: как? А: зачем? Одинаково справедливый для героев и режиссера. Кинематографическое: это мой долг. Пасует перед достоверным: надо. Лента пугает не скальпированием и расчлененкой, а ветхозаветной жестокостью белого человека, чье милосердие распространяется исключительно на область собственного обитания, белокожих друзей и близких родственников. Отчаянные храбрецы проходят мимо искалеченных, слепых женщин, оставляя тех медленно умирать от жажды и голода, а младенцев заживо гнить в их животах. Табу в кинематографе всегда были весьма условны, а жертвы на алтарях художественности и эффекта сжигались исправно. Демоны пожирали детские души, а живые мертвецы закусывали телами. Местами предлагалось смеяться, иногда дрожать, чаще утирать притворные слезы. Раскрывая дикость и звероподобность современного человека, ленты о столкновении обывателя и зла в любом его проявлении, оставляют первому все же минимальное оправдание. Будь то месть за убитых родных или элементарное стремление выжить. Жестокость может быть безмерна по отношению к врагу, но положительные герои на, то и положительные, чтобы при прочих равных оставаться «слишком человечными для человека». «Костяной томагавк» бескомпромиссен, как нож и вилка в руках Ганнибала Лектера. Режиссер, перешагнув пафосный гуманизм и оправдательные диалоги, вроде «мы пытались, но, увы», оставляет кровь младенцев на совести главных героев, на совести тех с кем ассоциирует себя зритель, на совести зрителя. Страшит собственное Я, когда приходит осознание, что сделал бы точно так же. «Вестерн» – оболочка, «ужасы» – суть.
