Лето, 2018, Кирилл Серебренников
Денис Виленкин о новом фильме Кирилла Серебренникова.
Перемен требуют сердца. Группа бездельников во главе с Майком Науменко и его женой тусуется и играет идеологически неправильную для государства музыку. На разведённый костёр приходит Виктор Цой с другом и бутылкой молдавского портвейна. Витя сейчас так свободно споёт. Майк так свободно его примет. И если вы ещё не поняли, что это фильм про свободу, вам будут напоминать каждые 20 минут с помощью музыкальных выходов, как у Жоры Крыжовникова с “I will survive”, только без доли самоиронии и с гавкающими на «фа-фа-фа» злобными пассажирами электрички. Будет и трамвай. И песня «Passenger” в исполнении пенсионеров. А молодежь среди пассажиров – озорное племя, хулиганы с черно-белой улицы, которым просто хочется жить в ногу со временем, временем, текущим за железным забором одного многогектарного Дворца Советов, имя которому Советский Союз. Но этому режиссёрскому безобразию есть некоторое оправдание.
Кадр из фильма «Лето»
«Осознанный примитивизм», прозвучит из чьих-то фонтанирующих, свободных (здесь будет много этого слова) уст. То, что приходится на обычную фестивальную поездку в вагоне электрички «эстетского фильма» внезапно окрасится графическими мушками, подвижными карандашными рисунками. На глазах злых людей возникнут сделанные как будто подростком крестики, обозначающие каюк. Это Сашу Горчилина затолкали совки за острый свободный язык. И появится Саша Горчилин с окровавленным в этой гипотетической реальности лицом, полетит по вагону на руках, будет везде забираться, притворяться культовым рок-н-рольщиком в своих изгибах и выполнять прочую обыкновенную работу Никиты Кукушкина. Затем выйдет человек по кличке Скептик и скажет, что ничего этого не было. Не уловить в этом детское, по обыкновению для детей точное и едкое замечание, довольно сложно. И с завязанными руками действительно не получится нарисовать что-то сложнее пары карандашных крестиков на глазах узурпаторов. Этот самый Тайлер Дерден, ломающий четвёртую стену, включающийся в диалог со зрителем, и есть тот самый обвинитель, который рвёт художественное пространство фильма. Не дающий творить, ничего не понимающий блюститель «справедливости». Но он есть тот защитник, который всячески отрицает вину обвиняемого. Скептик – одно большое бельмо «Лета». Он буквально изничтожает «Лето», выбрасывая рукописи песен в мусорное ведро. А затем они восстают в первую очередь против него, залатанные, подклеенные, помятые до стертых букв, но живые и невредимые. Да, у меня разбито лицо. Но петь мне никто не запретит.
«Лето», в первую очередь, работает фильмом про сопротивление. И в этом его основная загвоздка. Герои слушают пластинки, банананят как только можно, беззаботствуют, но все по-настоящему серьезное как бы остаётся за музыкальными номерами, где-то происходит, но в силу цензуры мы смотрим рекламные музыкальные паузы.
«Лето», оно, конечно, про то, что лето кончится, а процесс, скорее всего, летом нет. И это скорбная случайность, так в ряд выстроились страшные обстоятельства, но «Лето», в первую очередь, работает фильмом про сопротивление. И в этом его основная загвоздка. Герои слушают пластинки, банананят как только можно, беззаботствуют, но все по-настоящему серьезное как бы остаётся за музыкальными номерами, где-то происходит, но в силу цензуры мы смотрим рекламные музыкальные паузы. А лучшие сцены приходятся на Рому Зверя в солнцезащитных авиаторах, и некоторая правда оказывается возможной только за частично скрытым лицом. Это не какой-то ход, не подумайте, это просто стиль. Фильм идёт очень на многие уступки стилю (все, что связано с Ромой не из их числа), идёт в оппозицию своему содержанию, предпочитая все же шум вместо поэзии. И в этой форме сопротивления, сторож, к примеру, долго будет идти к замку, чтобы запереть его на железной двери забора прямо на первом плане. Форме сопротивления пошлой по большей части, но все же объяснимой будет и фак, который сложится из заломов ткани на спине куртки Ромы Зверя – он очень интеллигентный и стильный, ближе к концу. И, наверное, это лучшая метафора для фильма. Нельзя сделать заметную нашивку, нельзя нарисовать фак во всю спину, так же как нельзя крикнуть «х*й», но можно так надеть куртку, чтобы на экране остался только он. Предпочитающий металл в похождениях религиозного фанатика, Кирилл Серебренников здесь становится настоящим панком. В фильме про молодых поэтов и про лето. Лето в нем, конечно, пахнет свободой, но герои начинают жить где-то глубоко за кадром. Остаётся только надеяться, что свободно.
