(4) дня августа
32-е августа на Земле (Un 32 août sur terre), 1998, Дени Вильнёв
Анна Дедова рецензирует “32-е августа на Земле”.
Молодая девушка наружности, начинающей клониться к феминизму, попадает в серьезную автомобильную аварию, после чего внезапно решает посеять в жизни в конце-то концов хоть что-то доброе и вечное и завести ребенка. В качестве осеменителя волевым решением ею избран лучший друг Филипп, который, наплевав на свои нынешние отношения, дает приятельнице с привилегиями согласие на зачатие, но почему-то только в пустыне Солт-Лейк Сити. Парочка отправляется покорять Соединенные Штаты, разбираться в себе и своих связях, а Дени Вильнев снимает первую полнометражку, которая позволяет украдкой заглянуть в колодец его режиссерского мастерства, но пока не дает на сто процентов увериться в его глубине.
“32-е августа на Земле”, рецензия
Уже в 1998 году очевидным видится интерес Вильнева к неожиданным интерпретациям знакомых киноустановок, и первым под каток его деконструктора попал жанр «романтическая драмеди с французским оттенком». Симон и Филипп танцуют вокруг друг друга танец маленьких влюблят, никак не решаются признаться себе и партнеру в самом главном, пока не наступил момент с теглайном «СЛИШКОМ ПОЗДНО». К сожалению, развеивать по ветру прах традиционных развязок Вильнев научился еще не до конца, и, как ни странно, этот момент все-таки рискует наступить, правда, стоит отдать должное режиссеру, который на середине пути постарался несколько запутать зрителя, введя в сюжет элементы стиля братьев Коэн. К тому же еще до наступления славной эры нового тысячелетия, ознаменовавшейся разворотом гендерных ролей, Вильнев подхватывает интонацию сложности в построении здоровых по традиционным меркам отношений, когда женщина с трудом может найти подходящую кандидатуру для будущего ребенка и в принципе занимается ее поиском, а не надеется на милость сильного пола, в то время как мужчина смиренно следует ее решениям. Все это, конечно, дает возможность благополучно избежать подводных камней жанра имени Кейтрин Хайгл, но тоска Вильнева к настоящему еще не всепоглощающа, а саркастическое отношение к происходящему между полами еще не тянет на желаемые полноценные поиски себя со стороны героев.
Важным для понимания будущего творчества Вильнева становится и использование выдуманных, несуществующих дат в качестве летоисчисления происходящих на экране событий. Таким образом режиссер избавляется от привязки сюжетов своих картин к конкретной точке во времени и пространстве, понемногу начиная претендовать на внеконтекстность. Его героями в дальнейшем будут и безутешные отцы, и скромные преподаватели, и борцы с политическим режимами, но все они произошли из этих недотепистых Симон и Филиппа.
Однако практически сразу формируется талант Вильнева в качестве постановщика, умело сменяющего ритм фильма и тактику построения кадра во благо интерпретации на экране своих режиссерских идей. Практически, клаустрофобичное начало заставляет задуматься о внутренней несвободе Симон и, быть может, критичности ее образа жизни, который нуждается в какой бы то ни было встряске. Последующий переход к дальним живописным планам отлично коррелируется с постепенным выходом наружу жизненных сил заточенных в рутине персонажей, их постепеннному познанию себя в условиях отрыва от цивилизации. Исходя из такого понимания художественного метода Вильнева, помещение героев в герметичное пространство, кажущееся поначалу идейным самоповтором – в самом деле, о чем еще опять могут болтать и без того закадычные друзья – оказывается логичной иллюстрацией к возвращению героев в прежнее, досолтлейксичное, состояние. Важным для понимания будущего творчества Вильнева становится и использование выдуманных, несуществующих дат в качестве летоисчисления происходящих на экране событий. Таким образом режиссер избавляется от привязки сюжетов своих картин к конкретной точке во времени и пространстве, понемногу начиная претендовать на внеконтекстность. Его героями в дальнейшем будут и безутешные отцы, и скромные преподаватели, и борцы с политическим режимами, но все они произошли из этих недотепистых Симон и Филиппа.
