Твори, Голливуд, твори!
Да здравствует Цезарь! (Hail, Caesar!), 2016, Итан Коэн, Джоэл Коэн
Игорь Нестеров считает, что Коэны своим новым фильмом отпускают грехи Голливуду
Если кому-то в Лос-Анжелесе весело, то явно не Эдди Мэнниксу. Сыщик и душеприказчик студии Кэпитал Пикчерз пашет сутки напролёт, чтобы репутация звёзд сияла белизной, светские писаки довольствовались сплетнями вместо скандалов, а киноконвейер штамповал иллюзии в режиме нон-стоп. Именно поэтому скромному трудяге Эдди некогда выкурить лишнюю сигарету, ведь каждый божий день он решает скользкие вопросы и улаживает чужие проблемы, которых невпроворот. Русалка Диана Морэн некстати залетела, что грозит срывом очередного кассового хита. Ковбой Хобби Дойл не может связать двух слов в любовной драме, чем доводит режиссёра до приступов бешенства. Две пронырливые сестрички-бумагомараки рыскают в поисках грязных сенсаций. Вдобавок, как назло, со съёмок грандиозного античного эпоса пропадает сам Бэрд Уитлок – всенародный кумир, от которого зависит судьба не только кинопроекта, но и кинокомпании. Опытному Мэнниксу приходится из кожи вон лезть, чтобы актёры не дурили, режиссёры не бузили, а хрупкая индустрия экранного глянца не рассыпалась на части. Почти непосильная задача для надёжного, но одинокого смотрителя фабрики грёз.
Всесильные Коэны подбирались к потёмкинским деревням родного Голливуда окольными путями. Сперва «Перекрёстком Миллера» надругались над мафиозной драмой, потом ударили по драме шпионской фееричным «Сжечь после прочтения», затем «Железной хваткой» отдали почести классическому вестерну, и, наконец, решили покуражится над всем нехитрым кинобалаганом разом. Фильм «Да здравствует Цезарь» – это пародия и пастиш, насмешка и поклон тому далёкому и славному времени, когда студии вершили судьбы, а кинематограф мог породить не только «Спартака» или «Бен-Гура», но и «Болотных женщин», или, скажем, «Летящего падре». Нельзя сказать, что Братья решили посмеяться над второсортными жанрами 1950-х годов – напротив, под раздачу попал самый что ни на есть мейнстрим золотой эпохи кинематографа.
“Да здравствует Цезарь!”, рецензия
Один большой любитель фильмов уверял, что цирк и кино – искусства родственные, почти смежные. Коэны, вооружившись этой ехидной мыслью, решили выкрасить её во все цвета радуги и выставить на всеобщее обозрение. Актёры здесь не только кривляются и жестикулируют, но в придачу поют и пляшут, плавают и ныряют, факирствуют и акробатствуют. Роли клоунов приходится играть всем понемногу, но лучше других справляются Джордж Клуни и Ченнинг Татум. Первый поначалу прикидывается дурковатым Лоуренсом Оливье, а в конце показушным Чарлтоном Хестоном. Второй выделывает такие коленца, что порой подумываешь – нашлась, наконец, достойная замена Лесли Нильсону. Местами клоунада настолько вычурно гротескна, что невольно начинаешь подозревать авторов в желании поставить знак равенство между словами «актёр» и «буффон».
Но несмотря на буйную энергию и фирменный юмор, самое бесшабашное коэновское кино вышло одновременно и самым разбалансированным. Сюжетные дорожки то сходятся, то разбегаются, а круговорот пародируемых жанров мчится с такой дикой скоростью, что зачастую не удаётся насладиться всей прелестью авторских шпилек голливудским святыням: пеплуму и вестерну, нуару и детективу, мюзиклу и мелодраме. Пытаясь объять необъятное, Коэны снабжают свой сумбурный рассказ таким количеством отсылок и цитат, что ключевой лейтмотив теряется и смотрится вторичным. Давно известно, что фильмы Братьев, как линчевские совы – вовсе не то, чем кажутся на первый взгляд. Однако «Цезаря» вряд ли возможно воспринимать иначе, чем забавную и щедрую индульгенцию несерьезному развлекательному искусству, которое интеллектуальные снобы то и дело норовят заклеймить плебейским.
Давно известно, что фильмы Братьев, как линчевские совы – вовсе не то, чем кажутся на первый взгляд. Однако «Цезаря» вряд ли возможно воспринимать иначе, чем забавную и щедрую индульгенцию несерьезному развлекательному искусству
Подобно фокусникам, совершающих сеанс саморазоблачения, Коэны не скрывают ни поддельности «великой иллюзии», ни её вторичности по отношению к реальной жизни. Но подобно закаленным кафкианцам, режиссёры получают эстетическое удовольствие от театра абсурда на большом экране. Так же и работяга Эдди Мэнникс чувствует параллельно тщетность своей миссии и сопричастность чему-то простому и прекрасному. Ведь Мэнникс – это киноман, одержимый посетитель храма киноискусства. Он диктует правила и навязывает вкусы, сдувает пылинки со священных коров и держит на своих плечах этот безумный, безумный, безумный, безумный мир. Безусловно обнадеживает то, что Мэнникс не расчётливый карьерист, а добрый самаритянин, который предпочёл остаться директором цирка, вместо того, чтобы руководить ядерными испытаниями на атолле Бикини. А это значит, что у мира всё-таки есть шанс.
