4 октября в широкий прокат вышел режиссерский дебют Александра Горчилина – “Кислота”. Денис Виленкин и Антон Фомочкин обсудили нашумевшую картину
Денис Виленкин
На экраны вышел едва ли не самый обсуждаемый фильм года – «Кислота» Александра Горчилина. Фильм удостоился главного приза в конкурсе дебютов на фестивале «Кинотавр». Не так давно в прокат вышли «Временные трудности» одного из самобытных новых режиссёров, Михаила Расходникова. В то же время на «Кинотавре» этот фильм обвинили в фашизме и во всех грехах. То ли не желая видеть, то ли откровенно не замечая посыл «Кислоты». Остаётся только развести руками. Почему фильм, в котором суровый мужчина, не способный смириться с отсутствием жизненной потенции у своего сына, вдруг становится козлом отпущения, а кино, где бездельник и тунеядец наливает растворитель в купель для крещения, вдруг становится манифестом поколения. Такое ощущение, что эта «Кислота» выела всю полость чувств людей, а заодно и здравый смысл.
Антон Фомочкин
Перед этим вызывающе компьютерный плод станцует джигу на ободке унитаза и вознесется в синие небеса салютом… Количество обескураживающих сценок в жизни мальчика Саши неопределенного возраста (на вид тридцать, играет, видимо, двадцатилетнего) зашкаливает. Парадокс в том, что любое этапное кино про поколение держит за собой как минимум провокативную основу по отношению к традиционным устоям. Зачастую это бунт, борьба.
Безжизненный, умерщвленный ландшафт в «Кислоте» сочетается с фразами про зарядки от айфона, которые очень удобно бессознательно вытаскивать на цитаты. Цитаты сомнительные от и до, поскольку несут в себе оценочное суждение человека, очень далекого от среды и возраста героев. Драматургически “Кислота” – то самое папочкино кино, немой укор и осуждение в сторону молодежи. Обескураживает не его откровенность, в этом оно тоже удивительно консервативно и осторожно, словно Горчилин боится показать лишнего. Обескураживает то, что персонажи в нем появляются и пропадают, сюжетные линии не вяжутся между собой, а какие-то частности возникают постольку-поскольку.
Денис Виленкин
Да, то, что должно будоражить и там, где Гаспар Ноэ не испытывает никакого стеснения (с ним «Кислоту», конечно, уже сравнили). Саша, получивший деньги у Минкульта, очень аккуратно следует по каким-то нелепым резонёрским следам социальной критики от сценариста Печейкина. «Да что вы знаете про своего сына», – говорит герой Кузнецова матери умершего друга. «Брусничку» она принесла. Фразы, которые впоследствии помогают пиар-кампании и возникают на постере, – выспренные мертворожденные броские выражения. Как с демотиваторов 2008 года. И там, где должно происходить развитие героев в стезе строчки из одной рэп песни («Мечты будто плохо закрученный кран») возникает драматургическая пустота, которую приходится заполнять кислотой, которую герои пытаются выпить, пригубить. Они пусты. Не потому, что это герои нашего времени, бессмысленные жители двух столиц, живущие между рейвами и случайными половыми связями. А потому, что драматургия не предполагает никакого корня, который мог бы дать развитие. Почему Саша и Петя дружат, где их отношения, через что они прошли вместе? Все это очень легко маскируется за общей надуманной безжизненностью.
Антон Фомочкин
Про брусничку идейно как-то запараллелилось у меня с обедом на поминальном портрете у Твердовского в «Классе коррекции». У них много общего – и структурно, и идейно. Но, каким бы спорным не был фильм Твердовского, он не переходил все же те моральные грани, которые переходит Горчилин или еще один дебютант Кинотавра (прошлогодний) Балагов. И радикализм “Класса коррекции” все же отзывался хоть и хлипкой, но социальной повесткой дня. В “Кислоте” обезличенный рейв перетекает в такую же ленивую оргию. Будничность и аморфность сцен – далеко не творческий метод. По словам Горчилина в интервью, здесь можно говорить о попытке переосмыслении опыта на экране. Но что тогда это за жизнь? Есть мальчик Саша. У него, как у серебренниковского Вали в “Жертве”, не особо явный внутренний гендер. Там, где Валя мог быть жертвой любого пола в ежедневных реконструкциях, Саша переживает повседневную нерешимость. Его мягкотелость регулярно подчеркивается тем, что и рос он без отца, и ударить взрослого человека для него – поступок, обозначающий все-таки наличие силы. Впрягается он не за себя, а за странную дружбу с Петей. Обрезание он сделал зачем-то и, дефлорируя пятнадцатилетнюю школьницу, словно дефлорирует себя. Происходит диалог: «У меня кровь. Нет, у меня». Только к чему все это? Никаких плодов подобная проблематика не дает, она ничем не завершается. Его отношения с матерью? В вышеозначенном фильме Расходникова, при всей концептуальной отрешенности персонажа Охлобыстина, в конфликт отца и сына я верил. Здесь как таковой конфликт между Авдеевым и Ребенок отсутствует и сводится к пресловутому “без отца”.
Кадр из фильма “Кислота”
Денис Виленкин
Вообще плавающий гендер в «Кислоте» я бы охарактеризовал как отсутствие пола. И упомянутый герой Авдеева, и персонаж, олицетворяющий искушение, Василиск, который появляется в квартире со словами «Меня бросил парень». Бесполые существа. Ближе к финалу он появляется с родившимся ребёнком в церкви. Персонаж приходит его крестить. Чистота и свет в фильме предстают героиней Шевцовой. Она потерявшийся ребёнок, который тянет ногу на краю крыши. Она как бы тот концентрат кислоты, который разъедает саму себя от неопределённости и неосвоенности. Освоить тело ей помогает герой Авдеева, кровь находит на кровь. Снова столкновение полов, невозможность их секса. Впрочем, Шевцова, которой по фильму 15 лет, – ребёнок. Оттого тоже бесполое существо, не осознающее своей сексуальности. Единственный персонаж с полом – как раз персонаж герой Кузнецова, который эту самую кислоту выпивает, сжигая себя. Он единственный, кто все осознает, но сделать ничего не может. Но есть ли правда в манифесте поколения? Ведь этот потерянный человек с клубной прокрастинацией и отсутствием жизненных целей – это просто герой, который не может быть вектором, олицетворяющим поколение. Он – адепт жизни двух столиц, его отрыжка – как после газировки, которую ему впору пить вместо драматургического общего места – кислоты.
Антон Фомочкин
Василиск, ожесточенно отдавшись оргии, стабильно смотрит в глаза артисту Кузнецову и тут уже вопрос не в гендере совсем. Василиск – доморощенный змей-искуситель с гостевой мдмашкой. Но быть инфернальным у него получается смешно, а потом включается драма, парень то бросил. Откуда взялся младенец – другой вопрос, который, видимо, мы должны принять как данность. Всё это безвольные существа. Саша по-дружески любит Петю, впрягается. Более его ничего не волнует. Он включается в жизнь постольку-поскольку. Его мать по инерции заступается за пацана. Примчавшийся качать права отец пятнадцатилетней нимфетки для проформы его бьет. Нимфетка же и полароид с обрезанным членом себе забирает, и в любви признается. Не стоит принимать это как взгляд на современный мир. Все-таки какими бы аморфными не были люди, даже в обломовщине они должны быть живыми. Герой Кузнецова – функционально рупор прописных истин, на деле – мамкин Джокер. Зарядка от айфона… Что ты можешь подарить миру, кроме нее? Ты ее собираешь на заводе? Продаешь? Материализуешь из небытия? Ладно бы еще систему вещей цитировал, но так это – не центральный этапный монолог о времени, возрасте и так далее, а просто поток чуши. Дружба с первого взгляда у доски, освобождение путем удаления музыкальных треков. Почему Саша музыкант? Зачем? Мы не видим даже, как он музыку пишет. И что его правда волнует – прослушали ее или нет. Разве что ради особой перверсии в сцене дефлорации девочки. Трахает-то он ее, покуда она в наушниках, где долбит его музыка.
Денис Виленкин
Да, младенец и фейерверк – своего рода кульминация этой чистоты. Настолько в лоб, что он танцует на унитазе. Грязном объекте, который вырвал Скворцов в начале. То есть, метафорически он единственный, кто смог выйти из этой безысходной Игры, просто шагнув в окно. Но и это не выход – по Печейкину он становится свидетелем танца чистого младенца, но нарисованного как в грязном лсдшном трипе. К которому невозможно прикоснуться. Насколько выгоднее смотрится финал фильма «На районе», где герой Козловского исчезает в бушующем владивостокском шторме. Герои «На районе» – настоящие герои своего поколения, да, определённой субкультурной прослойки, пацанчики, идущие к успеху. Но их тоска – не тоска нулевых. Они – заложники обреченной когда-то сгинуть поэзии рэп-баттлов. Настоящая безысходность – от невозможности выбраться из порочного круга криминалитета. Или из нежелания и непонимания жизни. Дети за масками крутых парней. В финале будет только детство. Запуск воздушного змея. Но уже без одного из друзей.
Антон Фомочкин
Вообще, его смерть также странный триггер для всех. Бесследно, конечно, не проходит. И формальная вина – спусковой крючок. Но это такая же имитация вины. Муки совести у Зуевой, как и картина в целом, – глянцевая формация, но вполне честно отыгранная и написанная. Это не Бог весть какое глубокое высказывание. Это жанр гламурного криминала глазами девушки. Но есть в этом какие-то чувственные паттерны, которые задевают то, что не смогла задеть ни одна сцена в «Кислоте». Да, взаимоотношения с родителями – сомнительная ветка и в «На районе», но этот порочный круг, криминального толка, он такой же вечный в кино, как конфликты отцов и детей в литературе. Из этой проблемы автор выходит с высоко поднятой головой. В идеалы «По любви и по совести» веришь. Или хочешь верить. Да и фактура – что Владивостока, что районной романтики – блестяще передана оператором Ляссом. Подобной роскоши нет у Горчилина, его оператор Середа настолько же безлика, как и характеры персонажей на экране. Зуевой, очевидно, очень помогали все участники процесса, но важен результат, и он запоминается, живет, чего совсем не ждешь от дебютного фильма бывшей модели. Это как женская поэтическая ода мальчикам и малой родине. Рифма сбитая, неуверенная порой, порой неловкая, как рэп-баттлы на экране, но искренне же.
Денис Виленкин
Родители в «Кислоте» – обобщения, собирательные столичные люди в хорошо выглаженной одежде. Неуместная в фильме прекрасная актриса Александра Ребенок, которая пытается отыгрывать понимающую мать, хипстерская бабушка в исполнении Розы Хайруллиной, исполняющая неживой образ прогрессивной бабушки. Возникает ощущение, что Горчилин намеренно не хочет впускать в свой фильм истинную старость, с морщинами, неуклюжей фигурой. Ей не место в дизайнерском интерьерном фильме-каталоге. В то время, как родители в тех же «Временных трудностях» – несчастные, живые, познающие себя через трагедию ребёнка. Повторюсь, упреки фильма в фашизме строятся на восприятия мира отдельно взятого героя Охлабыстина, который бросает в лесу своего сына с синдромом ДЦП. Резюмирование, отчего-то окрещивающее весь фильм фашистским, столь же поверхностно, сколь и заключение, что «Кислота» – фильм про молодых. Это фильм про ленивых питерцев-москвичей, которым просто не хочется учится и работать. Все.
Кадр из фильма “Кислота”
Антон Фомочкин
Застенчиво прикрыто все: что трип, что оргия, что в церкви главный герой встречает такого же молодого парня, опрятного, как из европейского фестивального кино. Коим “Кислота” очень хочет быть, хочет быть понятной, внятной, особенной, но показательной для всех. Но, что ты будешь делать, если единственный живой персонаж гибнет в самом начале? Функции, да и только. Нет нерва, зажима в характерах. У Охлобыстина он есть. Его герой травмирован не меньше собственного сына инвалида. Травмирован душевно, общественной снисходительностью, диагнозом, но главное – мужской несостоятельностью. Проявляя самость на работе, вынуждая пьяного коллегу работать на кране для дисциплины, он навлекает на себя этот рок. С каждым нервическим ударом ковша, управляемого хмельной рукой, приближая неминуемое. Мало кто обращает внимание, что удар по персонажу Мухаметова случается, когда тот загоняет себя в клетку социальной поруки. И страшное испытание в лесу используется по формуле этого фатума. Встреча с медведем, сделанная на совесть аутентично, проходит, а мы только спустя какое-то время замечаем, что герой встал.
Денис Виленкин
Говоря банальным языком, «Временные трудности» и «На районе» отвечают важным зрительским запросам на социальное кино. Первое – пост-советский реализм в форме, с некоторой натяжкой, советского кино. Второе – молодёжное кино про парней из Владивостока. И оба фильма, что самое важное, – не продюсерские безликие проекты, а высказывания с авторским почерком. Даже интересно перекликающиеся. Ведь дебют режиссёра «Трудностей» Михаила Расходникова – «Эластико» – грустная пацанская драма о выборе между карьерой и любовью. Такие фильмы со всеми их проблемами должны поднимать общий художественный уровень предельно зрительского мейнстрима на вполне нестыдный. Особенно в случае работы оператора Лясса в «На районе». Человек смотрит и начинает понимать, что в оператор в фильме – полноценный соавтор. Он может быть, даже задумается о том, как оператор создаёт художественный мир фильма. Разве не это массовое образование действительно важно? В то время, как «Кислота» прикидывается массовым авторским фильмом, который оказывается не нужным никаким социальным группам, кроме тех самых московских и питерских тусовщиков, которым это все кажется знакомым. Но даже они смотрят на это не как на правду, а как на нечто «такое», что как бы просто все обсуждают. Говорят, заслуга фильма в том, что никто еще не делал в современном российском кино так – человеку, стоящему на балконе и находящемуся под действием психоактивного вещества, говорят: «Прыгай, если хочешь прыгать». Если в этом откровение и какая-то правда, то я даже, честно говоря, не знаю.
Антон Фомочкин
Мне нравится, как Расходников ищет свой киноязык. Да, достаточно и художественных промахов. И огорчает то, что автор очень трусит. Вставляет ненужные флешбеки, не задается куда более серьезными вопросами, отчего конфликт оказывается более легковестным и решаемым. Советское вступление тяготеет к метафизике, пусть и используется исключительно образ невидимой мощи локомотива за спиной инвалида. Что-то проскакивало и в “Эластико”, но там превалировал пацанско-футбольный флер. Так что очевиден рост, движение. И кассовые сборы что “Трудностей”, что “На районе” только подтверждают – такое кино, пусть и местами грубое, находит отклик. Преодолев притом мое личное предубеждение в обоих случаях.
Денис Виленкин
Да, тут и не идёт речи о том, что это все – хорошее кино. Оно просто отвечает на необходимые запросы. В нем есть честность и поиск. А это главное. И в этом случае поддержка Минкульта у «На районе» и Фонда кино у «Временных трудностей» – вполне ясное движение для повышения качественного уровня зрительского кино. А деньги Минкульта «Кислоте» – просто забавный факт. Смотрите, мы сняли на государственные деньги фильм про наркотики. В этом свете намного интереснее тот радикализм, к которому прибегает Иван И. Твердовский с минкультовскими деньгами в «Подбросах». Критика института власти, судебной системы. Это работает.
Антон Фомочкин
Почему-то на уже означенном выше “центральном” монологе в “Кислоте” вспомнил канонический выход артиста Хаева в “Изображая жертву”. Но какая пропасть – не столько в посыле, сколько в выражении мысли. “Кислота” – симулякр, подобие, небрежная копия реальности, подпираемая триггерами из повседневности генерации, о которой говорят Горчилин и Печейкин. Рейв, кислота в двух вариациях, поколенческий конфликт, первый секс, обнуление. Набор хештегов без гиперссылок на них. Информационный перечень – мол, бывает так-то. И так. И вот так. И плыл бы зритель по этому течению блеклых вод, да к финалу начинается та самая неоправданная бесчеловечность с претензией на пресловутое обнуление. Но что это, если нет дешевая попытка провоцировать? Вызвать эмоцию больше нечем. Кисло.
