Голодные игры: Сойка-пересмешница. Часть I (The Hunger Games: Mockingjay – Part 1), 2014, Френсис Лоуренс, рецензия
Екатерина Волкова сравнивает сойку-пересмешницу с нацистским орлом
И если сгорим мы, вы сгорите вместе с нами!
Слойка-хохотушка
Семьдесят пятые «Голодные игры» закончились тотальным фейлом Капитолия, и яростным плевком революции в провонявший кровью рот президента Сноу. Сойка и некоторые трибуты спасены и спрятаны в подземельях Тринадцатого дистрикта. Этот дистрикт «выращивает свинец» для революции, а не рябчиков для Капитолия. Правит в нем титановой рукой Альма Койн, в мудрости своей и Плутарха решившая использовать славу Огненной Китнисс на благо восстания.
«Сойка-пересмешница» – мрачный, депрессивный, серый фильм, с редкими вкраплениями солнечного света и экшена. Достоинства и недостатки экранизации, как и раньше, крепко связаны с первоисточником. Коллинз удивительно хороша в том, что касается переживаний героев и настолько же плоха, когда дело доходит до описания антиутопического мира. Давно известно, что в экранизациях подростковых романов изувеченные платоновские полисы и Интегралы строятся не для того, что бы показать ужасающие последствия узкоколейного мышления и деспотизма, а что бы оттенить истории любви и взросления мальчиков и девочек. И если в первых лентах основное внимание было уделено Голодным играм, а Панэм, как геополитическая единица рассматривался поверхностно весьма и был не особо интересен, то в третьем фильме, когда дело дошло до войн и революций, стала очевидна беспомощность автора, не сумевшего создать полноценный, достоверный мир. «Сойка-пересмешница» – экранизация третьей книги, в некотором роде тоже разбитой на две половинки. Одна совсем слабая и это первая часть, где Коллинз пыталась играть во взрослую фантастику, рисуя жуткую антиутопию детскими красками. Вторая чуть сильнее, где, оседлав знакомого конька, устроила третьи, последние Голодные игры, используя Капитолий, как Арену. А потому первая часть экранизации по определению не могла показать что-то достойное.
Коллинз удивительно хороша в том, что касается переживаний героев и настолько же плоха, когда дело доходит до описания антиутопического мира
Миф о Минотавре позволил Коллинз, а за ней и кинематографистам создать исходную точку воздействия на эмоции зрителя (читателя) независимо от возраста, ибо призыв: «Отдайте мне ваших детей», – прост и понятен в своей безысходности всем и каждому. Самая идея гладиаторских боев между подростками и стадной покорности общества, отдающего свое будущее на заклание, трогала за живое. Необходимый градус холодности и отстраненности не позволял скатиться в размазывание соплей. Однако Коллинз загнала зрителя в ловушку, отойдя от приторных до отвращения лав стори, ибо, когда возникла необходимость пусть и минимального к ним возвращения в третьих «Голодных играх», сюжет стал отчаянно стопорить. Непонятно, то ли Китнисс суровая дочь шахтерского дистрикта, временно вышедшая из строя, то ли нежная дева, страдающая без любви. Лоуренс талантливая актриса и страдать у нее получается замечательно, но даже ей не под силу вытянуть фильм там, где слажали сценаристы. Зрителям предлагается поверхностная и в очередной раз снятая по шаблону история любви, с шаблонным треугольником, где вместо свинорылого оборотня бревнообразный шахтер. Щадя рейтинг и доллары, создатели покромсали все то, что могло бы придать поступкам героини хоть каплю глубины и достоверности. Достаточно было пары реплик о большой и светлой, и вся публика 16+ пошла лесом, а «Сойка-пересмешница» стала фильмом не о революции и борьбе за свободу, а о простой, но понятной каждой блондинке и болонке истории любви. Вместо того чтобы расширять горизонты, уплощая смыслы создателям не мешало бы самим последовать совету Хэмитча и сосредоточиться на искренних эмоциях, на том, чем брали первые ленты. На отчаянном вопле Лоуренс-Китнисс: «Прим!», – во время Жатвы, когда мурашки бежали табунами и верилось, что, то не только постановка. В третьей ленте так грамотно сработана лишь одна сцена, когда пеньковой тоской звучит «Виселица» на руинах Двенадцатого, продолжая играть на фоне бунта в другом дистрикте. Есть в этом что-то от «революционности» прошлого, когда голодные рабочие с красными флагами шли на штыки и пули, распевая «Интернационал». Что-то настоящее. Живое, не смотря на всю постановочность и кинематографичность. То, что могло бы компенсировать минимальный экшен и отсутствие финальной точки.
В «Сойке-пересмешнице» основное предназначение Китнисс служить растиражированным принтом, как Че. Сама идея пропагандистских роликов в духе Рифеншталь, воспроизведенная на экране, не может не напоминать стебный «Звездный десант» и фееричное: «Хороший жук – мертвый жук!» Тем самым выдавая все секреты Тринадцатого, не менее тоталитарного, чем Капитолий, дистрикта. Рожденного, как и Гитлеровская Германия, из поражения, в условиях жесткой экономии и необходимости раздолбать соседей. Создатели фильма максимально постарались приблизить антураж Тринадцатого к книге, используя серую униформу и «индустриальную» обстановку в стремлении противопоставить аскетичность хороших ребят роскоши капитолийских тварей. Но не учли, что «сойка-пересмешница» – символ восстания, в таком антураже имеет слишком много сходства с другой растопыренной птичкой – нацистским орлом и акценты расставляются неправильно слишком рано, учитывая, что продолжения ждать еще год, а секреты Чертоводюженного дистрикта уже никакие не секреты.
