Глеб Тимофеев кратко суммирует впечатления от третьего сезона “Твин Пикс”
На экраны вышел полностью многосерийный, 18-часовой фильм Дэвида Линча – все-таки не совсем корректно называть «Твин Пикс» третьим сезоном сериала, ведь он лишь отчасти представляет собой сюжетное продолжение оригинального шоу, а концептуально и вовсе куда ближе к Малхолланд драйв или Внутренней империи. Большая часть предсказаний оказалась правдивой – но, справедливости ради, это размытый и спекулятивный уровень. Да, снова ничего не понятно, вселенная некисло расширилась, а для обитателей той стороны экрана – пардон, вигвамов – библией и пищей являются зрительские эмоции, от гармонбозии до сопереживания. Все это было понятно с самого начала. Что отрадно – что opus magnum Линча безболезненно пережил вебдванольный мир, мир реддитов и форумов, и дал обширное творческое пространство для ищущих и желающих консолидировать происходящее в связные теории. А именно в этом всегда заключалась здоровая доля очарования «Твин Пикс». Можно относиться по-разному к произведению, но вряд ли можно отрицать, что «Твин Пикс» – явление на ТВ практически уникальное, хотя бы с точки зрения развития собственной мифологии вместо надстроек над чужой, и в одном факте инициирования дискуссии, создания для этого условий и пространства, уже можно признать немалое достижение.
В первую очередь, вселенная заметно усложняется с точки зрения интерпретаций, практически по экспоненте – здесь хорошо работает аналогия с миром науки. Вроде со школы все помнят про нуклоны, электроны и спины, но чем дальше – тем сложнее становится стандартная модель, включаяющая десятки виртуальных частиц и законов взаимодействия, тем менее интуитивно понятным становится сам мир, с его вероятностным характером, волновыми функциями и прочими хитростями. Так и новый «Твин Пикс» пестрит и хитрым символизмом, и намекает на многомировые интерпретации реальности, и немного касается вопроса эффекта наблюдателя (сновидца?) – в своем, сериальном понимании, но всё же. Классического, булевого подхода уже недостаточно, разбросанные ключи, помогавшие в дешифровке более ранних работ режиссёра, не дают детерминированного, однозначного объяснения показанным явлениям.
В дело вступают нечеткие множества, их пересечения (удивительным образом в популярном изображении графически похожие на два горных пика – случайность ли?) и широкий простор для зрительских интерпретаций в рамках заданных условий. Ключевым для попыток разобраться, что же, черт побери, вообще происходит, и что это всё значит, будет понимание следующих базовых вещей: одна из основных тем сериала – исследование природы иллюзий, где сон и телевидение тождественны; законы показанной реальности не заданы четко, но напоминают действующие в сновидениях правила и телевизионные условности одновременно; главный описательный метод – язык параллелей и ассоциаций; заданные параметры имеют нулевую сумму, область применения теорий сериальной мифологии ограничена самим сериалом – по-простому, показанного на экране должно быть достаточно для – может, не полной, но всё же – расшифровки, и владения каким-то дополнительным знанием не требуется. Ну, разве что для удовольствия.
Если вооружиться таким подходом и соответствующим инструментарием, то можно, начав с деконструирования символизма отдельных сцен, раскручивать и сопоставлять эпизоды, сюжетные ветки и рано или поздно объединить все факты и наблюдения в непротиворечивое понимание происходящего. Если, конечно, в этом видится удовольствие и польза. Много любопытного поставляет коллективный разум: например, вот отличное чтиво на английском языке, детально описывающее мифологию сериала языком треугольников, троек чисел и прочей занимательной нумерологии. Главное – описание процессов и героев с позиции злого, доброго начала и результирующего вектора реальности, их столкновения. Или можно порассуждать о природе самого сериального пространства: лоскутного лабиринта воспоминаний, ожиданий, концепций, аллюзий и стереотипов. От карикатурного Лас-Вегаса до самого Твин Пикса или Южной Дакоты – локации связывают дороги, чаще всего пустынные и неосвещенные, как будто там нет и ничего не может быть, кроме картонных декораций, и электрические провода. Что это – разные места одной вселенной или разные реальности в принципе? Или метафора того, как личные, зрительские миры объединяются посредством электричества?
В контексте визуализации законов сновидения (а заодно и эмпатического восприятия, в противовес чисто рациональному) здорово будет вспомнить линейку «Даги Джонса» – вязкая неспособность проснуться, едва уловимые ассоциации с чем-то знакомым (кофе, «агенты», «файлы») – все это наверняка знакомо каждому. Неслучайно в эпизоде 15 «Хороший» Купер пробуждается, когда слышит из телевизора имя Гордона Коула – не только потому, что это его начальник в «реальности». Здесь следует задуматься, откуда вообще взялось такое имя – учитывая любовь самого Линча к «Бульвару Сансет», – и получить через эту подсказку еще одно подтверждение того, что сон, в котором существует Даги – по сути, микс увиденного на экране, материализация страхов и мечтаний, густой компот из ожиданий и подсознательного бегства от реальности – и это едва ли не лучшая, виртуозная визуализация сна в кино в принципе, куда там «Инсепшенам». И у Купа на имя шефа срабатывает персональная ассоциация: сновидение становится осознанным, такая зацепка даёт понять, где ты и кто. Ассоциации – ключ к понимаю. Всегда интересно обращать внимание на монтажные рифмы, на визуальное единство образов: как электровышки похожи на изображение «матери», как мертвое тело в финальном эпизоде похоже на «обезбобленного» двойника Купера. Полагаясь на свое умение считывать ассоциации, доверяя ему, можно обнаружить практически всё – так, например, «Ричард» находит «Керри Пейдж», просто заехав на завтрак в кафе «у Джуди». На впечатление играют и отдельные повторяющиеся лица – например, «врач» ранее участвовала в шоу как портье – немного сюра, немного страха – в самый раз для сна. Ведь именно во сне странности не вызывают лишних вопросов (материализованные знакомые вперемешку с гигантскими зайцами и зомби-фашистами в розовых касках пьют виски, и это не кажется странным – легко!), а различные, на первый взгляд несвязанные события легко объединяются – например, с помощью звука, как Бен Хорн и Бушнелл.
Одна из наиболее простых и проработанных интерпретаций – кинематографическая. Где отдельные персонажи приближаются к четвертой стене, сверхестественные в рамках мифологии сущности её осознают (и их питают эмоции – «гармонбозия», или боль – отрицательных, сопереживание – положительных), но в целом совокупность событий представляет собой, в основном, художественное высказывание о природе кино и ТВ. И в этом нарративном слое много веселых параллелей, стёба, обыгрывания сериальных стереотипов и внутренних шуток. Например, могучий эпизод с Нормой и кафе RR, по сути – максимально четкое описание позиции автора относительно творчества, своего в том числе. Количество и прибыль не важны – до тех пор, пока автор в состоянии отвечать за высочайшее качество и максимально уверен в себе. Он скорее сделает, как считает нужным, для немногих, чем поддастся льстивым менеджерам и потеряет самоуважение. И кафе RR – последний оплот настоящего качества. Учитывая, что RR – также инициалы Rancho Rosa production, и название мы видим на первых секундах титров каждой серии, я съем свою шляпу, если Дэвид не рассказывал эту историю студийным боссам, или если она не тронула сердца дельцов. Или в этом контексте неплохо понимается история Одри: она – позабытый персонаж, ей не сыскалось применения в новом мире. Она осознает, что застряла в прошлом, она близка к четвертой стене и в конце концов ломает её, но за пределами нет ничего – только крик и пустота, пустота и крик.
Можно искать параллели между историями и локациями, находя в них отражение друг друга. Можно видеть законченную линейную историю, оборванную на клиффхенгере, можно – параллельные реальности, как подверженные изменениям временной петли и переписыванию прошлого, так и существующие одновременно. Можно – нелинейный, закольцованный и открытый интерпретациям сюжет, в котором не так важна нарративная составляющая, как иррациональное восприятие образного ряда. Широта возможных толкований в кои-то веки кричит об отсутствии однозначности, давая на выходе черное зеркало, свое кино для каждого. Прикидывайте, в чем суть «Эксперимента», что представляют собой горелые привидения и какова природа вигвамов – все в ваших руках. Так ли уж важно, заблудились ли Купер и Лора между мирами или в чьем-то сне? Так ли уж важно, остается ли часть нашего сознания жить в сновидении после пробуждения, расщепляется ли дальше? Реальностей столько же, сколько зрителей, и когда выключается черный экран, герои живут своей жизнью – в нашей памяти, в своем измерении, доступном лишь воображению.
