//Итоги-2020: Лучшие фильмы года по версии Александры Шаповал

Итоги-2020: Лучшие фильмы года по версии Александры Шаповал

Лучшие фильмы 2020 года по версии Александры Шаповал: Кристи Пую, Хон Сан-Су и другие

16. «Мальмкрог»

Основоположник румынской новой волны продолжает — вдогонку предшествующей «Сьераневаде» — формат застольных бесед в интерьерах. На сей раз трапеза случается в заснеженной помещичьей России 1899 года, где в чинной аристократической гостиной пятеро интеллектуалов (в сравнительном гендерном паритете) три часа размышляют «о войне, прогрессе и конце всемирной истории», озвучивая важное для режиссёра в юности сочинение «Три разговора» философа Владимира Соловьёва. Поистине космологическая масштабность и сверхзадачность охватываемых беседующими тем, благодаря мягкой авторской иронии, нивелирующей неизбежный пафос, отчётливо резонирует с очерченностью пространства, замкнутостью убеждений, норм этикета, ритуалов и языка. Редкие же экстерьеры молчаливых, выразительных в метафизике снега природных просторов — ближе к «концу света», тревожнее слов, в неуловимом предчувствии надвигающихся перемен рифмующие эпохи «рубежей» истории, подвижек сознания. «Мне чужды ваши рассуждения: — «Христос», «Антихрист», «Дьявол», «Бог». Я нежный иней охлаждения, Я ветерка чуть слышный вздох», — Константин Бальмонт тоже пил чай накануне катастрофы.

15. «Женщина, которая убежала»

Героиня навещает подруг, убегая то ли от мужа, то ли от одиночества — говорит о себе, не говоря самого важного, в недосказанности приоткрывая лазейку в узор души. Минимализм полутонов, полунамеков, полуприсказок, полунелепиц — в хрустальной прозрачности формы, за скромной простотой таящей коридор смыслопорождений, за отстранённостью — нежность к человеческому. Фирменные наезды-зумы в статичных планах — как некий «фокус внимания»: к внутренней перемене настроения, состояния. Привычка и разрушение привычного. To Do List: присматриваться к деталям — взвешивать слово —серьёзнее слушать — допускать разность оптик. Созерцать и природу, и быт. Наслаждаться вкусом. Смеяться над поведением птиц. Дарить вещи. Заботиться о котах. Что бы внутри ни зудело, сохранять присутствие — сдержанность — интерес. Быть поэзией, живя в повседневной прозе. Принимать одиночество, повторяемость времени и вещей, вопросов и ситуаций. Всё, как морской прибой, вернётся преображённым, предстанет иным. «Всё будет так, но чуть-чуть иначе». Как и сам — неизменный, но разный — психолог Хон. Своим любопытством к жизни во всех проявлениях он вновь обнимает зрителя сердцем.

14. «Ширли»

Жизнеописание бедовой хоррор-писательницы, маргинальной затворницы, вдохновительницы Стивена Кинга — в период странной дружбы-игры с молодой студенткой. Не повесткой берёт, хотя биография слита из тысячи женских отражений, поныне ищущих место между традицией и свободой, одиночеством и любовью, бытом и творчеством, разумом и чувствами. Цепкое веретено Декер плетёт «женский круг» — в чувственном, ведьмовском понимании женщины. Фирменная режиссёрская экспрессия, предельность электрического накала. Болезненная природа ужаса романов Ширли, проявленная сквозь линзу её невроза. Dance macabre припадочных расфокусов. Пьяная чехарда крупностей. Удушающая радиация, архаика гниющих изнанок университетского интеллектуального кружка: остроумного, садистического, фрустрированного своей жутью, двойничеством, тенью. Фигура бескомпромиссной Ширли — метафора одиночества, запертости в коробке фантазмов и фобий, в вечном исследовании границы нормы. Меж отвращением к существованию в приличном регистре «роли», давящей самовыражение — и безудержным полётом в крайности пороков, бесконечных обузданий духа. Потусторонняя и материальная энергетика Элизабет Мосс — после дорогой сердцу «Королевы Земли» (2015) — вновь точной как часы, женщины не в себе

13. «Империя комаров»

Тонкости индекса Доу-Джонса, компьютерных математических моделей и тревожной инсектопедии — в странном и специфическом фильме об аналитике с Уолл-Стрит, в разгар экономического кризиса 2007 года разводящего в роскошном пентхаусе с видом на Централ парк зудящее и звенящее комариное царство: его акт расширения сознания и постижения самости, изжаленной и измочаленной, но щупающей выход в незримые дали. Второй за 13 лет фильм своеобычного поляка (в перерыве восстанавливавшего наследие Орсона Уэллса) — чудной микс гиковой серьёзности и комической сюр-фантасмагории, привет боди-хоррорам Дэвида Кроненберга и горячечным трансформациям «Американского психопата». Ещё авторский взор, завороженный математическими гармониями и скрытыми схемами мира сего, косвенно напоминает о Шейне Карруте («Детонатор», «Примесь»). Инициация Ричарда Боки, протагониста — это потеря девственности разума, вылет из автоматизма условностей, устоявшихся конструкций (в том числе, о прекрасном и полезном). Пробуждение любви и желания спасти мир, хотя бы в лице единственного человека. Вознесение через зуд. Примирение «дионисийского» и «аполлонического» на кухне Боки. Комар мал, закат ал. Голгофа под боком.

12. «Мейнстрим»

Любить второй фильм внучки классика, обруганный за снобизм в отношении зумеров, ворчание миллениала и прочее другое, позволяет (помимо, конечно, кислотных эффектов) отход от морали дня — и улавливание мерцания, импульса, сжимающего нутро. Грустный и вневременной — в романтизации высоких идеалов — ромком о конечности всего дорогого сердцу, об иллюзорности мечты, хрупкости каждого момента. Отрезок времени с преобладающим потоком (main stream) вдруг станет травматичным прошлым, а прекрасная любовь некогда связанных незнакомцев в полшага обернётся разочарованием слишком сильного узнавания. Перерождение в «монстра» под гнётом славы, утрата человечности в сценическом образе — мотив дополняющий, усиливающий меланхолию о создании монстров своими руками, ошибках и поворотах не туда. Разочарование — одно из самых тоскливых, но и полезных чувств. Элегическая, вслед за дебютным «Пало-Альто», грусть накануне неизбежного взросления, прощания с беззаботной беспечностью (привет, Лунный Пёс из «Пляжного бездельника» Корина) — прочувствуй, расстанься с иллюзиями, возьми ответственность в свои руки. Жажда особенности — от недолюбленности, жажда любить — от любви.

11. «Построить стену»

Пионер мамблкора, в условиях карантинного кризиса производства, снял новый фильм (и бесплатно опубликовал в сети), словно на заре течения, в полевых условиях, на даче у друга, актёра Кента Осборна, где собрались «все свои» накануне пятидесятилетия последнего. В центре сюжета — и есть юбилей героя, тоже по имени Кент. Планам отпраздновать с давней подругой (гляди, и роман), прилетающей в гости, мешает приятель-каменщик, в подарок имениннику жаждущий возвести стену на его уединённом участке. Сыроватое, как земля на лесных тропинках, очарование ручной съёмки, сдержанной и сгущённой (57 минут!) режиссуры, посреди повседневной болтовни улавливающей падения в подвалы неловкости, дисгармонии коммуникации, тонкое нарушение взаимопонимания. Фильм об отсутствии ожиданий и гибкости как неизбежной стратегии: не избегания, не «обнесения стеной» — но пространства возможностей снова начать общение с чистого листа, вдохнуть-выдохнуть, «переобуться» и выйти на свет, как ни в чем не бывало, как заново родившись. Ощущение дружбы, сообщества, коммуны — да, хоть и множества отчуждённых одиночек — неизменное «кухонное» очарование повзрослевшего, но не забывшего о вечном «внутреннем ребёнке», мамблкора нулевых.

10. «Фрагменты женщины»

Первый англоязычный фильм знаменитого венгра о проживании горя женщиной, потерявшей ребёнка во время домашних родов — преломление совместной личной истории режиссёра и сценаристки Каты Вебер. После мёртвой петли оглушительной 20-минутной сцены, натуралистично отснятой единым шотом — приземление в омертвение повседневности: непроницаемости физиогномики, спутанных волос, увядающих растений.

Слом фильма, отражающий слом Марты (великолепной Ванессе Кирби в Венеции дан Золотой Лев) и слом привычной, устроенной реальности. Склейки — неуважение к правде — неуместны для дневника, где по капле боль растворит лишь время. Оптика перемещается и на партнёра (Шайя Ла Баф на максималках): разницу восприятий и реагирования мужчины и женщины в травме, их постепенное отдаление друг от друга. С монологом стальной матери (Эллен Бёрстин) в частную трагедию вторгается поступь большой Истории, водоворот потерь коллективной памяти, традиционное для венгерской кинокультуры вплавление корневой, родовой принадлежности в индивидуальное ДНК. Возводящийся, после обрушившего его рокового резонанса, бостонский мост (в непредсказуемом пред Роком мире всё обретает жирный символизм)— путь к соединению фрагментов, к прощению вверченных в молох Судьбы. Отмена виновности и суждения. Триумф воли.

9. «IWOW: я иду по воде»

Трёхчасовой психоделический трип по грязным, засвеченным гарлемским улицам, полным юродивых и святых, бездомных философов и оракулов, чей полуночный делириум неотделим от гениальных пророчеств. Частные и глобальные откровения нью-йоркского фотографа и клипмейкера ирано-ямайских кровей (работал с Wu-Tang Clan и Бейонсе); документалиста, певца гарлемских «отверженных». «Опустись же. Я мог бы сказать — взвейся. Это одно и то же» — по Гёте, в потрёпанных скитальцах режиссёр прозревает не мучеников, но сынов Божьих. Новая интонация «чёрного» кинематографа: опыт не социальный, но спиритуальный. Трансляция авторских философии и мироощущения, духовного опыта, опыта любви и психотропов. Трансцендентальная форма, где хип-хоп-поэзия, закадровые размышления и наблюдения за природой совмещены с авангардным художественным рядом. Перенастройка оптики (8 и 16 мм в соседстве с цифрой, чёрно-белое изображение — с цветным); ассоциативная, поэтическая монтажная логика; асинхронное звуковое оформление — невидимая, хрупкая «тайная жизнь», скрытая за грубой повседневностью.

8. «Гнездо»

Зловещая психологическая драма о распадающейся семье, мастерский камбэк автора инди-хита о секте «Марта, Марси Мэй, Марлен». Бенефис по-мефистофелевски убедительного Джуда Лоу, блистание актрисы Кэрри Кун. Успешный в Штатах финансовый брокер решает поставить на карту всё ради зыбких перспектив в родной Британии, куда перевозит семью, окружив атрибутами роскоши в кредит. Мрачный готический особняк в Суссексе — как зона экзистенциального отчуждения, пристанище треснувших надежд, материализующих призраков в вязкое напряжение. Густой нарастающий саспенс семейного хоррора в антураже британской драмы «новых рассерженных» о ярых фанатиках «достигаторства», оголтело ввинчивающихся в стремительный социальный лифт. Психоаналитический выверт: детские травмы, нереализованные мечты, жажда всеобщего одобрения, эмоциональный инфантилизм, неустойчивая перед стрессом психика, патологическое враньё и зависимость от иллюзий. Но, прежде всего, убийственная тяга к саморазрушению, обсессивная аттракция к бездне, уже проложившей червоточину в реальности. Природа зависимости, влияние зависимого на окружение. Взлом гендерных ролей. Если со дна позвонили, возьми трубку. Звонит подсознание.

7. «В чужой шкуре»

Энергичная и запутанная сай-фай фантазия сына Дэвида Кроненберга, на свой лад продолжающего линию отца. Метафорический комментарий к декартовскому постулату о разделённости сознания и тела (философский спор современной когнитивистики). С помощью технологий будущего профессиональные корпорации переправляют сознание киллера в выбранный организм, блокируя и подчиняя волю носителя, чтобы его руками свершить преступление. Убийца «тысячелетия», андрогинная инопланетная дева (Андреа Райзборо, знакомая по «Мэнди»), выгорает и терпит сбой в психике, застревая в чужом теле, вступая в борьбу сознаний. Горячечные «аналоговые» эффекты с резиной, неоном и красками придают неназванному будущему арджентовскую криповость, рождая эффект выпадения из времени. Утрата самоидентификации в царстве масок, ролей, ярлыков, множащихся списков идентичностей. Десинхронизация, разземление, «отсутствие» в теле. Хрупкость, уязвимость личного пространства. Необладаемость собственной судьбой. Секс как инструмент подавления, внедрения. Секс как ментальная связь. Усталость от гиперконтроля разума. Алекситимия, неспособность различать эмоции. Бой внутреннего мужского и женского. Роскошь — слияние, синтез частиц. Целостность mode on.

6. «Фантастика»

КНДР, потенциальная территория невидимого, скрытая на перепутье правды и вымысла — объект получасового документального эссе авангардной медиахудожницы из Хельсинки. Незнакомая страноведческая реальность рифмуется с призрачной ирреальностью кинематографа и видеокультуры. Восемь беженцев из Северной Кореи (лица за кадром) делятся воспоминаниями о первой — нелегальной, связанной с экстра риском— встрече с западными видеокассетами в 90-е. Блофилд интересует восприятие увиденного, вызванные эмоции, способность отличить выдуманное (fiction) от существующего (real), мировоззренческие изменения после получения опыта. Каскад сюрреалистических визуальных эффектов, наложенный на документальные съёмки безлюдного Пхеньяна, создаёт миражное визионерское пространство на грани сна и яви, открывающееся воображению, углублённому созерцанию. Ведь «невидимое», по мысли философа Елены Петровской — «будь то сложная временная структура, коллективный опыт, аффект — имеет трудноуловимую, неочевидную природу. К «невидимому» надо прокрасться через материальную поверхность снимка, через само изображение». Так проступает космический портрет образа-сути заколдованной страны, сверхчувственный снимок её ментальности.

5. «Она умрет завтра»

Фраза-щелчок, зафиксированная одной из серий любимого «Полуночного Евангелия», в список не вошедшего, мультсериала года: «Принятие смерти значительно повышает качество жизни». Эта — обильно пропитанная тоской о неминуемости и непредсказуемости смерти — камерная инди-драма, умело, тонко и иронично одетая в гипнотический, мерцающий покров триллера — всё же светлее, чем может показаться. Захваченные внезапным и заразным предчувствием скорой кончины, герои остаются один на один с собой, ощущая абсурдность каких-либо действий, несущую освобождение и движение в последнем потоке ночи. Ослеплённые вспышками этого Знания, они расплываются в улыбках. «Почему бы не завтра?!» Даже если это отпускание продлится лишь до следующего пробуждения в новом непринятии и страхе — не его ли неоновый проблеск заставит признаться себе (что важнее всего), что не «всё окей» — и прожить, наконец, травматическое событие, продолжающее отравлять сквозь твоё восприятие всю окружающую реальность, плодя травматические воронки? Пространства для интерпретаций в изящном режиссёрском творении знаковой актрисы американского инди 10-х — смело и не без оснований (см. ужастики абьюза от уже упомянутого экс-бойфренда Каррута) сделавшую депрессивную протагонистку своей тёзкой — хватает.

4. «Облако в ее комнате»

Новое слово в китайском кинематографе, вступающем в «седьмое» поколение режиссёров. Обладатель «Тигра» (главный приз основного конкурса) в Роттердаме обладает особенным почерком: уважает традицию изображения китайской семьи и связи поколений, но отходит от социального и исторического канонов, обращаясь к экзистенциальным переживаниям, к формальным и структурным экспериментам. Лишённый серьёзности и злободневности картин «отцов»: Цзя Чжанке, Ван Сяошуая, он насыщен лирическим настроением ностальгирующего монохрома, воздушной дымкой и дымом, акварельной прозрачностью. Тактильность, чувственность, новизна в изображении телесности и женственности. Снятый женщиной портрет женщины, представительницы поколения 20-летних, вернувшейся в родной Гуанчжоу в «инерции выпускника», чтоб сделать остановку, перезагрузку, разобраться с собой, одиночеством и растерянностью. В её фрагментарных встречах с любимыми, родными и новыми знакомцами просвечивается человеческий Китай, каким мы его не знали, не видели, год за годом вкушая горькие эсхатологические свидетельства культурной и духовной катастрофы: Душевный, тонкий, рефлексирующий. Чувствующий, думающий, любящий. Живой.

3. «Медленная машина»

Совместный режиссёрский дебют оператора Джо Денардо и сценариста Пола Фелтена (работал с Джеймсом Франко и Йеном Олдзом), участник фестиваля в Роттердаме — один из самых неожиданных, неоднозначных и уникальных экспериментов года. Заряжен странной параноидальной энергией: подглядывания, скрытой угрозы, прорывающейся сквозь крупное, сырое 16-мм зерно. Вспомнится атмосфера «Разговора» Ф.Ф. Копполы, мания преследования в американском кино 70-х. Низкобюджетный, как бы дилетантский, маленький нью-йоркский мета-триллер улавливает схожие вибрации эпохи. Деконструируя историю загадочной связи шведской актрисы и агента террористической разведки, он разрушает чувство защищённости и контроля над обстоятельствами. Эксцентричные разговоры наследуют мамблкору и Кассаветису, а ощущение мистификации — Риветту. Сексуализированная (власть и игра) межличностная динамика создаёт тревожный ореол с амбициозными сверхъестественными подтекстами, нетипичными для такого рода кино. Закидоны съёмки рождают неуютный, даже абьюзивный эффект «выталкивания», отторжения из парадигмы присутствия в реальности, уме и себе. Необставленные квартиры, незнакомые локации, несуществующий Нью-Йорк — транзитная зона, лимб для потерянных душ. «Мир вокруг нас растворился — не растворился, умер» — так молвил Заратуштра, в камео Хлое — о, ангелы!— Севиньи.

2. «Сибирь»

70-летний классик вновь даёт оглушающий рок-н-ролл, ступая на исповедальную территорию Феллини («8 ½»). Карнавализованные монстры и демоны в этой дремучей, болезненной медитации — вестимо, из самого нижнего астрала. Подкупает захлёбывающаяся наивность, энергичный, животный, как у щеночков хаски, восторг, с каким человек старой школы ныряет в пучину саморазворачивания внутреннего бытия. Вдохновлённый потоковой «Красной книгой» Юнга, он отпускает любое понятие стыда — и открывает миру свои дичайшие мистические переживания в очаровательно старомодном, громоздком, оперном, классицистском балете свободных ассоциаций. Драйвово, смело, уникально. Творю, что хочу, ведь это мой дневник. Магическое, первобытное вторгается в культурное. Искусство утверждает Жизнь. Всё двоится, сличается, соединяется тонкими нитями взаимосвязанности — физического и тонкого — под звёздным сибирским небом. Отправляя в глубокий Хаосмос, безнарративную метавселенную Автора, переживающего — после счастливого славянского брака (молодая жена здесь играет жену) и развода с наркотиками и алкоголем — просветление и второе пришествие. Так уже не снимают, и это само по себе революционно. Уиллем Дефо — эзотерическая икона. Акцио, Золотой Век! Я твой пылкий алхимик. Я есмь, кто я есмь.

1. «ДАУ»

«Жуткое — это то, что должно было бы быть скрытым, но обнаружило себя» (З. Фрейд).

«Быть современным — значит отвечать на вызов, который эпоха бросает нам своей темнотой. В расширяющейся Вселенной пространство, которое отделяет нас от самых далеких галактик, увеличивается со скоростью столь большой, что свет их звезд не может нас достигнуть. Воспринимать в небесной тьме тот свет, который пытается нас достигнуть и не может, это и значит — быть современным». (Д. Агамбен).

«Время Мессии — это оперативное время (kairos), в котором мы впервые овладеваем временем… это единственное реальное время, единственное время, которое может нам принадлежать… Опыт этого времени подразумевает целостное преображение нас самих и нашего способа бытия» (Д. Агамбен).

Трансгрессивный космологический проект, вышедший в своём месте (русской «культуре выверта и надрыва», экстраполярных ставрогинских идеалов «Содома и Мадонны») в своё время — и это время предчувствовавший, предвосхитивший. Начало пандемии, изоляция: фокус внимания — на себя, созерцание в зеркале собственных теней, повальный рост увлечения медитациями, духовными практиками, психотерапевтическими методиками. Время сведения микрокосма и макрокосма воедино, изучения, осознания, чувствования связей. Дестигматизация мистицизма, переворот мышления. Смена вокабуляра. Присутствие в моменте, «здесь и сейчас», подключение к ноосфере, высшему Я, нисхождение Духа в Материю, Триединство… Революция сознания. Документом которой останется «ДАУ», грандиозный колосс с невероятной историей создания и одиозной репутацией, с уникальным художественным языком, вплавившим реальных людей в вымышленную вселенную, «за стекло» эзотерического советского НИИ 1940-1950-х гг. Каждая из семи ныне опубликованных глав проекта — высказывание в своих микро- и макро- областях.

Facebook
| |
Автор: |2021-12-30T18:39:01+03:0030 Декабрь, 2021, 11:27|Рубрики: Без рубрики|
Александра Шаповал
Наследница серебряного века, хранитель декаданса и карет. Парит в безвременье. Вино пьёт со Вселенной. Старается поймать невыразимое фильмическое, духов - и заключить их в форму. Но ключ оставит - любит человека.
Сайт использует куки и сторонние сервисы. Если вы продолжите чтение, мы будем считать, что вас это устраивает Ok