I wish you a merry Christmas and happy New Life
Кэрол (Carol), 2015, Тодд Хейнс
Анна Дедова рецензирует “Кэрол”, фильм о любви двух интровертов.
Приглушенный ропот голосов двух секретничающих посетительниц уютного ресторанчика прерывается радостным воплем рубахи-парня, узнавшего в одной из них свою старую знакомую. Стандартный обмен любезностями заканчивается стандартным же взаимным приглашением на вечеринки, но между той, что помоложе, Терез, и Кэрол, той, что постарше, уже пробежал холодок взаимной неловкости, рожденный прибытием того, кто маскулиннее. Поспешно удалившись, Кэрол оставляет Терез одиноко вглядываться в нью-йоркские улицы, меланхолично предаваясь воспоминаниям о первой встрече, первом проведенном вместе Рождестве, первом совместном путешествии и своем первом большом чувстве, неожиданно для США 50-х годов трансформировавшемся в любовь к женщине. Так Тодд Хейнс взялся за привычную для себя работенку – костюмировать и драматизировать, попутно подарив девушке с татуировкой дракона возможность еще раз попытать счастья на ниве большой актерской игры и облагодетельствовав Канны еще одним пальмовым лесбийским сюжетом с золотым отливом.
«Кэрол», рецензия
Примечательно, что прошлогодний наградной сезон был богат на картины, зазывающие зрителя к экрану с помощью пресловутого мелодраматичного транспонирования духа времени, но если бы Дон Дрейпер выбирал между «Бруклином» и «Кэрол», то именно в последней он мог бы отметить, что этот режиссерский прием возведен в абсолют. И дело не только в драпировке кадра в стиле «дорого-богато», и даже не в тщательной расстановке мебели по углам, начесывании и лакировке укладок или облачении героинь в кандибоберы. Хейнс схватывает безнадегу вседозволенности эры гетеронормативности, причем с помощью пары сцен при участии супруга Кэрол Хатча, мужичонки в шляпчонке, ставящего палки во все известные колеса жены лишь бы только привязать ее к себе покрепче и рушащего рождественскую идиллию в душе Кэрол одним своим появлением. Мотив «I don’t need a man to make me happy» играл и по жизни Терез, причем проиллюстрировать режиссеру удалось эту особенность характера уже другой героини так же невзначай и вскользь – в начальной сцене в ресторане всего лишь варьируя реакцию девушки на мужское и женское касание. Эта скрытость социальных и гендерных мотивов в картине, которая на первый взгляд посвящена скандальной для гомофобного времени действия тематике, вкупе с болезненной заостренностью режиссера на красоте лиц и декораций может даже сформировать у зрителя впечатление формалистского подхода в создании фильма.
Все дело просто в том, что Хейнс снимает кино о любви интровертов, и каким же иным, как не замкнутым внутри своих персонажей, завуалированным в их жестах и взглядах, осторожным в громких словах и активных действиях, оно может быть. Терез смотрит на мир сквозь объектив фотоаппарата, а мы наблюдаем за влюбленными по большей части словно через витрины магазинов или стекла проезжающих авто. Зритель следит за происходящим так же, как эти женщины исподволь наблюдают друг за другом, находясь в трепетном ожидании случайно оброненного взора или значащей много лишь для них одних фразы. Благодаря именно такой демонстрации отношений Терез и Кэрол чувственное напряжение, которое образуется между участниками любовной игры, эротично само по себе – ведь ожидание и жажда праздника практически всегда лучше самого праздника. Поэтому-то при наличии двух безусловно привлекательных актрис постельная сцена в «Кэрол» представляется зрелищем, отнюдь не самым возбуждающим. Собственно преждевременная эякуляция должна, могла, а в уме скорее всего и наступила у всех участников сексуального пинг-понга по обе стороны экрана уже на стадии разоблачения – как от одежды, так и от изнуряющего желания, противоестественного по нормам морали тех лет. При этом поначалу кажется, что именно связь со старшей и более опытной леди должна стать для Терез мостиком между прежним существованием, когда тушуешься перед сухим мартини и не знаешь, чего хочешь на обед и от будущего, и светлой реализацией нерастраченного творческого потенциала сильной независимой женщины. Но на самом деле скорее Кэрол получает в итоге от этой пары чуть больше. Она обретает понимание того, что из себя представляет та любовь, которая примиряет тебя с внешними врагами, помогает победить внутренние страхи и вдохновляет начать новую жизнь в уже зрелом возрасте.
Зритель следит за происходящим так же, как эти женщины исподволь наблюдают друг за другом, находясь в трепетном ожидании случайно оброненного взора или значащей много лишь для них одних фразы.
Где-то в середине «Кэрол» и вовсе превращается в роуд-муви, в котором, право слово, какая к черту разница, просто ли «тетя» или нет Эбби, борется ли Кэрол с обществом, или социум борется с ней через фигуру ребенка и ее манипулирование материнским инстинктом, образ Кэрол – всего лишь образ красивой женщины Кэрол или полноценный рождественский гимн стремлению к счастью новой дивы старого Голливуда с современной версии Одри. Движение – это жизнь, и не важно проводят ли время герои в возне с детскими поездами, создавая иллюзию гомосексуальной идиллии, мчатся куда-то на автомобиле, убегая от реальности и от обыденности, главное, что в этом путешествии мы следовали за ними, а, если уйти вперед от косности и злоязычия смогли герои Америки 50-х, то когда-нибудь сдюжит и Севастополь, и Камчатка, и Кронштадт.
