Буги на костях
Ла-Ла Ленд (La La Land), 2016, Дэмьен Шазелл
Антон Фомочкин рецензирует “Ла-Ла Ленд”
Люд в одежде контрастных цветов варится в собственном соку под палящим зимним солнцем неспящих. Неспособные настроить собственную волну мечтатели вырываются из жестяных клеток, застрявших в душной пробке, и носятся по автостраде. В едином порыве ностальгическое соло каждого сливается в хорал, благословляя тот свет, что окутал город грез с рассветом. Пляски на безысходности обыденности прекращаются. Из толпы камера выхватывает его и ее, тех, кто по законам переплетения судеб будут сталкиваться вновь и вновь. С законами жанра сложнее. Шазелл экранизирует миф об ЛА, как о городе латентных талантов, сердце которого бьется благодаря конвейеру, пожирающему время и силы несчастных статистов, урвавших путевку в жизнь прим.
В его основе печальное осознание невозможности гармонизации бытия, в котором уживается все, о чем слагают сладостные песни и мечтают, закрывая кассу кофейни или наигрывая джинг-белс в среднестатистическом ресторане. Ибо романтизированная тень из толпы, способная разглядеть в тебе «что-то», – кастинг-директор, чье благоволение перенесет тебя через пять лет в Шато-мормон. А «Город звезд» – не мерцающие в небе огоньки, вальсируя меж которыми, ощущаешь что-то настоящее, а коробки, в которых на съемочной площадке обитают знаменитости (днем обсерватория выглядит не столь эстетично). В этом картина рифмуется с «Одержимостью», где огранка таланта – кровь, боль, слезы и потенциальная девушка, на другом конце телефонной трубки проговаривающая, что у нее есть другой и он, может быть, согласится пойти с ней на твое выступление. Дело в отсутствии компромисса, жертве, которую необходимо принести и вытерпеть, чтобы добиться чего-либо, катализаторе, побуждающем нутро клокотать и гореть. И не факт, что за пределами титров, после мимолетного триумфа воли наступит простое человеческое счастье.
“Ла-Ла Ленд”, рецензия
Шазелл балансирует в плоскости условности, усердно отталкиваясь от ромкомовских клише, остановившись за шаг до монструозного для кинематографической органики жанра мюзикла. Вплетя музыкальные отступления в драматургическую канву, но не пустившись в занудную оперетточность «Шербургских зонтиков». Песня не может спасти жизнь, через нее Миа обращается к самой себе, всматриваясь в зеркало, но этот сакральный ритуал постоянно нарушает суетность окружающего мира, ускоряющая время, залившая объектив брызгами воды, слившаяся в танцующие разноцветные пятна на бортике бассейна. Потому постановщик настойчиво приглушает свет в моменты искреннего единения персонажа с выплеском его душевного «здесь и сейчас», выставляя ширму между обжигающей явью и попыткой затеряться в ритме. Тогда как заветная дверь открывается в потемках искренности, обрушенной на единственного влиятельного зрителя злосчастного моноспектакля.
«Ла-Ла-Ленд» сконструирован на отзвуках манящего, что так и не принесет покоя. Роль в посредственной группе на вечеринке обернется той же партией в агрегате по коммерциализации джаза. Проступающий во всю стену лик Ингрид Бергман обернется афишей на улице с участием совсем иной старлетки. Так и пресловутое признание отзовется восторженным взглядом баристы при виде звезды столь плотской и приземленной, такой же, как все люди. Так работает эта фабрика: вдохновляет завалить кастинг агентства своими резюме.
В естественности кроется основная прелесть «Ла-Ла Ленда», аляповатая и трогательная, но дающая возможность почувствовать вынесенных в центр персонажей живыми
Астеровская чечетка прервется рингтоном. Вопрос «Светишь ли ты для одного меня?» повиснет в воздухе, ведь Миа, растворенная в череде рыжеволосых конкуренток в хлопковых белых блузках, стремительно обретет индивидуальность, потребуется лишь время. Гурвиц позаимствует пару нот у Гершвина. Доненовский фонарный столб будет одиноко стоять, вслушиваясь в шарканье ботинок, растворяющихся в очередном па. В естественности кроется основная прелесть «Ла-Ла Ленда», аляповатая и трогательная, но дающая возможность почувствовать вынесенных в центр персонажей живыми. То, что позволяет считать несмолкаемый визг детектора дыма точкой невозврата, пепелищем, на котором ничего более не будет. Центральный дуэт лишен оттеняющих внимание конкурентов, а второй план трафаретен настолько же, насколько LA одноэтажен. Шазелл упивается способностью Стоун растягивать свое лицо в гримасах и, благодаря физиогномике, оставаться неподдельной, наполняя изумрудного оттенка глаза слезами.
За скобки вынесены моменты истинного, их Шазель переводит в плоскость немого кино – приравненного к сну. Потому идиллия, что кажется мечтой во плоти, практически неотличима от долгой и счастливой рукотворной жизни на шероховатом экране, где по парижской набережной шагает мальчик с красным шаром, а семейная кинохроника погружает в сладостную дрему. Проснуться не захочется, настолько эта дрема прекрасна. И только музыка продолжит звучать после предсмертной агонии задушенного чувства. Без музыки – тоска.
AlteraPars: рецензии других авторов
