Трудно быть Богом, Алексей Герман
Денис Виленкин:
Разгуливающий в нечистотах посланник привычной Земли, благородный Дон Румата, призван следить за порядком на планете, где Средневековье увековечилось точкой исторического невозврата. За ним следует пытливый, словно вертовский, киноглаз, проезжающий перед вздернутыми телами, облитыми чешуей, пробирающийся через сверхкрупные планы вырождающихся существ, межвидовых, суетных, мельтешащих. Деграданты так и силятся ткнуть чем-то в наблюдателя, то копьем, то мечом, любым сподручным средством, только чтобы зафиксировать присутствие внепланетного, инородного, аристократичного. А он, в свою очередь, обмазывается нечистотами, мимикрии ради, и это единственный выход не оказаться таким же вздернутым с такой же чешуей, стекающей по поникшей голове. Камера разворачивается, пейзаж, и мы видим Россию, камера вновь обращается к рожам, соплям, плевкам, юродству, и мутировавшему декаденсу. И мы в этом убеждаемся. Более десятка лет работы, перфекционизм в каждом кадре, кино определенно рождалось ради таких полотен, подобных Босху, Брейгелю, и самой вопиющей реальности.
Антон Фомочкин:
Если отбросить попытки рассматривать увиденное в контексте предыдущих фильмов Германа, трактовать и искать аллюзии, а оценивать «Бога» именно как экранизацию, то все станет намного проще. Это хаос как он есть. Трехчасовой экскурс в безумие, грязь и жестокость. Вероятно, так бы и выглядел Арканар, именно в такой атмосфере в представлении братьев Стругацких и уничтожали всех разумных людей. Герман резко закидывает зрителя в Арканар, озвучивая синопсис закадровым голосом. «Это не земля, а другая планета, такая же, но не догнавшая ее лет на 800…». Линейное повествование отсутствует напрочь. Истории как таковой нет, нет чувства времени. Фильм тянется, тягучий, как грязь. Фильм и книга — два самостоятельных произведения, которые друг без друга не могут. Иногда проглядываются эпизоды, которые можно назвать адаптацией, хотя все это скорее иллюстрации, поверх которых стоило пустить начитанный тем же Ярмольником текст. Обрывки фраз… Почему обрывки? Да потому, что говорить не с кем. Румата бубнит что-то под нос. Окружающие его люди говорят в пустоту. Вокруг и в самом деле пустота. Если происходящее до финала можно назвать близким к первоисточнику, то в последние минут двадцать Герман акценты меняет. По поведению Руматы в фильме не видно внутреннего конфликта (который был довольно четко прописан в книге), да и сам персонаж вот-вот, кажется, потеряет рассудок, став частью этого страшного социума. Но сводится все к тому, что Румате хочется быть богом, даже среди такого уродства. Пусть это и правда непросто.
