Антон Фомочкин и Полина Глухова продолжают рассказывать о Московском международном кинофестивале. Во втором выпуске дневников: канадская фэнтези-драма, документальный фильм о лидере “Черного обелиска” и дебют швейцарца Ханнеса Баумгартнера
– Что ты ищешь?
– Настроение.
В провинциальном городке близь Квебека погибает парнишка. Все грустят. Все продолжают гнить. Постепенно мерзлая ткань фильма покрывается все большей смысловой рябью. Появления «сущностей» в масках случаются чаще. Спустя какое-то время поселенцы города – слепые котята, которые как будто ещё не родились – перестают считать девушку Адель поехавшей от золофта паникёршей, а умноженные призраки на каждом шагу становятся очередной нормой жизни. Как говорил Бородянский про «город Зеро»: безумие окружает нас, с голой секретаршей можно свыкнуться.
И только брат погибшего подростка вместе с его матерью предпочитают уехать из города, чтобы никогда не видеть то, что больше нельзя пощупать. К сожалению, никакие сжигания шалфея ауру этого фильма очистить не могут. Нет в этом ничего сверх, ничего страшного, никаких «заморочек», которые, по мнению Адель, есть у всех.
Документальный фильм про лидера группы “Черный обелиск” вызвал, на сегодняшний день, самые бурные аплодисменты среди прессы. Взрывался зал и во время фильма: на остротах Гарика Сукачева и на историческом материале, упоминаниях демонстраций в Грузии и Московского путча с комментариями. В первом случае, на шуточной истории, когда митинг по наитию устроил гитарист группы, во втором сокрушительными – “Мы все были наверху, а они уже под нами сидели праздновали”.
Картина, по форме мало отличающаяся от телевизионного портретного контента, заявляет, но не использует в полной мере одну значительную находку. Младший Крупнов – копия отца, бродит с материю по квартире, бывшей их домом в начале девяностых, они предаются ностальгии, отдирают обои, перебирают в памяти предназначение комнат и параллельно уже выросший, возмужавший парень читает записи отца и угадывает что отец отвечал в анкетах. Во второй половине, когда зрителя уводят от первого брака музыканта ко второму и ведут по разным периодам его карьеры, этот мотив теряется, хотя при лучшем исполнении он мог бы стать стержнем.
“Он был” – слова, которые по мнению Крупнова должны быть выбиты на его памятнике. Лента с хронометражем в час двадцать также оказывается своего рода монументом, неустанно с экрана повторяется, что это был чуть ли не лучший басист в стране и экспериментатор неустанно находившийся в поиске, с традиционным, симптоматичным набором внутренних демонов. Его архивные интервью, добрые слова, увековечивают то, что фигура эта остается “солнцем в душной пельменной”, которой в конце концов оказалась русская рок музыка, вне зависимости от отношения к творческому наследию. И ненароком, в словах того же Сукачева улавливается причина того заката, спада, в котором условно группа “Неприкасаемые” уже не добилась бы впоследствии такой популярности. Слишком многих рок-музыкантов в то время из-за пагубных пристрастий похоронили.
Канату около сорока. Живет с матерью. Спит на раздолбанном диване. В разводе. Не работает под, работает на. Классический терпила. “Хотели как-то повысить, подумалось, зачем, деньги те же, работы больше”. Как живешь? Да нормально. А с бабами как? Да ничего. Ночью он вожделеет коллегу в социальных сетях, днем засматривается на нее за рабочим местом в офисе. В одно из занятий по наращиванию лидерских качеств пророчеством на доске окажется нарисованная фломастером схема – водитесь с буржуазией, уйдите из привычного круга. Тут и бывший сокурсник Даник появится: властный, откормленный. Объявит о слиянии банка (места работы Каната), предложит помощь. Расскажет о трудностях брака, совращении восемнадцатилетней и прочих прелестях насилия в момент коитуса. Организует лухари отдых в баньке с проститутками и суши. Только вот взыграет у Каната совесть. А там, где совесть, там и перепутье.
Шарипов, автор ‘Сказа о розовом зайце’, за историей невзрачного и малопримечательного Каната, лаконично, в формате юморески обобщает цикличность общественного дискурса Казахстана. Сценки в лифте, разбивают фильм чуть ли не на акты. Трансформируется герой, а офисные работники продолжают набиваться в кабину, в этом ежедневном будничном путешествии с первого этажа. Обсуждая по пути, мимоходом, как животрепещущую частицу ‘стан’ и необходимость ее ликвидировать в названии государства, так и переименование своей столицы. ‘А при мне городу уже четыре раза название меняли’, этот экранный спор при переходе в плоскость сегодняшнего дня особенно ироничен. При просмотре ‘Кризиса’ не покидает ощущение, что перед тобой картина сделанная на излете нулевых, содержательно остановившаяся прямиком между Майором и Кочегаром. Продолжительный, довольно жалкий, кутеж изгнанного из совсем другой столицы Даника, с его смачными нецензурными тирадами – написан аутентично, как и формат взаимодействия героев на этом “Лидерском курсе” жизни, с аудиторией в виде пошлой залы караоке. Но нарастающее, как раз, быковское морализаторство, вкупе со скомканостью финала, в который закладывался не сарказм, а трагическая закономерность круговой поруки маленькой компании друзей, “Кризис” притормаживает. Впрочем, лифт настоящего “хозяина жизни” других работяг в кабинет с панорамными окнами не тащит, образ примечательный и понятный, как для Казахстана, так и для нас.
Йонас работает поваром, небрежно флиртует с коллегой разговорами про team-up, в перерывах между тем, как бережно выкладывает дорожки кремом или спагетти на тарелке. По другим дорожкам он бродит в свободное время, его призвание бег, а тренер готовит к олимпиаде. Ночью Йонаса мучают кошмары с участием погибшего брата. Просмотры архивных записей, истерики, резкие смены настроений, вот это вот все. Особенно тяжело приходится его девушке. В одну из ссор Йонас уходит мчать по аллеям и подчиняется импульсу выхватить сумку нагрубившей пьяной женщины, встретившейся по пути. Дальше – больше.
“Бегун” основан на реальной истории: абсурдность последовательности действий, безалаберность в условиях затуманенного рассудка только придает честному портрету человека, над которым простирается психоз, ощутимого холода. Немногочисленные флешбеки метко опережают неспособность предугадать развитие этой истории, аккуратно фиксируя и бесконтрольность выплесков насилия Йонаса (в одной из сцен он просто дубасит своего брата в чистом поле), и ключевой сдерживающий элемент – на протяжении всех забегов до смерти брата, тот сопровождал марафонца по периметру трассы на велосипеде. Одиночество напрямую связано с ночью, тьмой, в которой совсем заплутал Йонас, совершая все большие и большие глупости (кражи станут изощреннее, но отпечатки на извинительных письмах останутся им незамеченными). Йонас не видит самого себя, не видит цельности без своей родной половины, он перебежчик от постоянной девушки, ко всем вокруг потенциальным, сначала объектам вожделения, затем жертвам. Баумгартнер оставляет героя перед газетной вырезкой, фотороботом, не слишком искаженным, достаточно точным. И настоящая болезнь – замечания о невежливости, в котором ненароком то и дело приходится обвинять, то потерпевших, то злостные сми. Извините, я виноват, но…
