Небесная партитура
Молодость (Youth), 2015, Паоло Соррентино
Виктория Горбенко о красоте момента и времени, обретенном в “Молодости” Паоло Соррентино.
Давайте сразу договоримся: «Молодость» – это такая «La grande bellezza», которая чуть растратила величие, но сохранила красоту. Глупо спорить с тем, что два последних фильма лучшего современного итальянца визуально схожи, как близнецы. Те же круговые пролеты, та же клиповая эстетика, переходящая в инсталляционность, тот же благородный оперный саундтрек, удачно контрастирующий с прозаичной физиологией дряблых и не очень тел. Исчезающего жирафа сменил оркестр из парнокопытных, но Рэйчел Вайс выныривает из бассейна один в один с Галатеей Ранци, а Майкл Кейн будто специально загримирован под Тони Сервилло. Так же глупо отрицать роскошество оболочки «Молодости». Можно упрекать Соррентино в чрезмерности, в излишнем увлечении формализмом, но, когда буквально каждый кадр хочется бережно вставить в рамочку, это дорогого стоит. Тем более, что не чуждый иронии, в том числе с приставкой «само-», Соррентино умело снижает комизмом градус пафоса, чередуя высокое и низкое, рассуждения о смысле жизни с задушевными разговорами о мочеиспускании. В такую мастерскую комбинаторику вписывается и сам факт того, что «Молодость» выглядит этакой лайт-версией «Великой красоты». В конце концов, никто и не сомневался, что после удачного микса «8 1/2» со «Сладкой жизнью», помещенных в гламурную постмодернистскую парадигму, отдых просто необходим. Например, на фешенебельном курорте в швейцарских Альпах.
“Молодость”, рецензия
Здесь Майкл Кейн предстает в образе отошедшего от дел композитора Фреда Беллинджера, заставить которого вновь взяться за дирижерскую палочку не может даже особая просьба Ее Величества. Компанию ему составляет режиссер Мик Бойл, такой же престарелый, но, в отличие от друга, полный желания созидать. Так, пока Фред отбивается от назойливого королевского посланника, Мик в обществе молодых кинематографистов готовится к съемкам своего опус магнума, своеобразного творческого завещания. Так, пока один из товарищей пребывает в уверенности, что его время безвозвратно ушло и отказывается придавать своей жизни новые смыслы, второй тешит себя надеждами, что времени пока еще достаточно. Именно в течении хроноса, его ускользании, растрачивании и обретении сосредоточена и одна из основных тем «Молодости», и причина, по которой так хочется сравнить ее с «Волшебной горой» Томаса Манна, сменившего Марселя Пруста на поле соррентиновских аллюзий. В индивидуальных отношениях со временем находятся не только главные герои. Дочь Фреда Лина только начинает осознавать, что у жизни есть вкус, вкус свободы, ее взгляд устремлен в перспективу, а вот будущего татуированного портретом Маркса “Марадоны” не существует, оно парадоксально осталось в прошлом, на рукоплещущих ревущих стадионах. Образ часов ненавязчиво сопутствует героям: часы тучного футболиста, часы бородатого ухажера героини Вайс, вот и популярного актера Джимми Три откровение настигает во время разговора в часовом магазине. Он понимает, что времени слишком мало, чтобы тратить его на второстепенные вещи. В этом его открытии, в его выборе между «ужасом и страстью», состоявшемся в пользу последней, кроется вторая важная тема “Молодости”.
Жизнь быстротечна, но людям свойственно наполнять ее ерундой, бессмысленно растрачивать отведенный земной срок. Это не осознается в молодости, когда будущее видится бесконечным, а потом внезапно оказываешься у другого края телескопа, при взгляде через который ощущаешь себя бесконечно далеким от всего, что составляло твое существование, и когда-то важные вещи уменьшаются в размерах, пока вовсе не сотрутся из памяти. Неслучайно фильм, который снимает Мик называется “Последний день жизни”, и неслучайно его съемочная команда никак не может придумать, какие слова могли бы быть уместны на смертном одре, когда ровный красный туман застелет взоры. Что окажется действительно имеющим смысл: любовь, боль, выеденное на завтрак яйцо? Никто не знает. Но герои Соррентино единодушны в своем предположении: страсть, вдохновение, эмоции, пусть даже – страх. Все, что заставляет человека “остро чуять себя живым”. Иначе время замирает в мертвенной бездеятельности, превращается в стоячую воду бассейнов дорого СПА.
«Молодость» – это такая «La grande bellezza», которая чуть растратила величие, но сохранила красоту.
И, разумеется, темы времени и экзистенциальных поисков тесно связаны с рассуждениями о творчестве. В “Великой красоте” легко угадывался страх высказывания, свойственный любому автору испокон веков, но особую горечь приобретший в эпоху интертекста и симулякров. В новом фильме режиссер рассматривает разные варианты творческой рефлексии. Джимми Три, подобно вездесущему Риггану Томсону, сокрушается, что его помнят не по серьезным ролям, а как робота из мейнстримного блокбастера. И нет ничего плохого в роботах (как и, например, в королевах красоты), драматично несовпадение желаемой и общеизвестной Персон, драматично то, как творческие импульсы уходят в никуда. Напротив, престарелая дива Бренда Морел, гениальная актриса, способная воплотить любой образ, интуитивно своровав его у самой жизни, меняет искусство на домик в Майами. Сам Фред Беллинджер активно открещивайся от созидания, несмотря на то, что новые мелодии постоянно звучат у него в голове, будто напетые самой красотой окружающего мира. Мудрее всех оказывается Мик Бойл, судьба которого становится олицетворением трагедии творца, неспособного существовать вне творческого акта. И его правота отзывается возвращением героя Кейна на сцену: не зря самом финале перед ним возникает лицо погибшего друга.
Умение ухватить красоту момента и сохранить ее в янтаре времени – высший дар и высшее блаженство. Фред Беллинджер, создающий симфонию из пения птиц и позвякивания колокольчиков, из шума ветра и шелеста травы, смутно напоминает гессевского заклинателя дождей, в чьей груди была записана вся партитура, по которой надлежит играть небесам. Это очень интимный дар, но прятать его в себе – кощунство, даже если допустить, что публичное исполнение «крадет у музыки ее чувственную красоту, портит ее, корежит, слюнит». Все равно оно не в силах окончательно убить ее дух. Казалось бы, так себе откровения, но где-то здесь и скрывается фундаментальная борьба вечности и времени, божественного и человеческого. В самых простых мелодиях, быть может, и заключена вся гармония природы. В самых простых открытиях, быть может, и заключена вся мудрость жизни.
