Not gonna get them
Мустанг (Mustang), 2015, Дениз Гамзе Эргювен
Анна Дедова о “Мустанге” и грядущей с Востока культурной революции.
Пять сестер где-то в провинциальной Турции со слезами на глазах прощаются с любимой преподавательницей и решают отметить окончание учебного года детскими забавами с соседскими мальчишками в водоеме неподалеку. Однако девчушки совершили роковую для безоблачности своего каникулярного будущего ошибку – недооценили степень собственной половозрелости, при которой посидеть на плечах у парнишки значит нараспашку открыть те врата, что пониже, всевозможным шайтанам разврата. Заботливая бабуля вместе с усатым до серьезности дядей запирают сестер в четырех первобытнообщинных стенах, где устанавливают свою программу обучения с темами для уроков в духе «как сшить из мешка из-под картошки правоверный наряд» без права переменок и выпускным в виде удачного по деревенским канонам замужества. И, если вы не хотите пропустить исторический момент, когда лауреат Одесского кинофестиваля выдвинут на Оскар как «Лучший иностранный фильм», «Мустанг» создан специально для вас.
“Мустанг”, рецензия
Ситуация со съемочной, прокатной и наградной судьбой фильма сложилась довольно симптоматично для современной геополитической картины Европы. Лента за авторством режиссера не романо-германского происхождения, повествующая о нелегкой судьбе закованных в набившие оскомину духовные скрепы турецких леди, почему-то выдвигается на Оскар от Франции, которая имеет отношение только к продакшну картины да нынешнему месту жительства госпожи Эргювен. И, если раньше разве что состав сборной Германии по футболу мог вызывать легкое антропологическое недоумение, то сейчас смещение мировоззренческих границ может приводить порой к самым неожиданным последствиям, не ограничиваясь, правда, исключительно трагическими конфликтами, но обогащая культурологическое поле. Поэтому здесь история девичьего взросления, ставшая с недавних пор козырной картой французской синематики, обрела новое драматическое звучание благодаря столкновению физиологического свободолюбивого естества со средневековыми нравами, давно отжившими свой век в европейском моральном коде.
Но, если в копполовской интерпретации игривые совместные валяния на полу в запертом доме – предтеча коуплендского ленивого декаданса нового поколения западной культуры, то здесь та же самая экспозиция тел представляет собой рвущуюся на волю энергию неукротимых мустангов. А в какой стороне света искать живительные силы следующей культурной революции не так давно подсказал нам сам Джармуш.
Так, если, например, «Жизнь Адель» была посвящена исключительно экзистенциальным метаниям главной героини, а прошлогодняя «Я дышу» – первородной юношеской порочности, и в обоих случаях основной конфликт разворачивался внутри одной души, то в «Мустанге» противостояние характеров гораздо традиционнее. Пожалуй, принципы, на которых основано воспитание многодетного семейства, могут удивить только заядлого европейского либерала, как удивляла, например, среднестатического российского зрителя незамутненная нормальность лесбийских отношений в творении Кешиша. По своей сути попытки загнать девушек в рамки неких общественно принятых норм турецкой деревушки отличаются от тщательных, но тщетных потуг по насаждению новой духовности разве что браками по родительской договоренности. Но уже и там наскучившие обычаи вполне можно обойти через, кхм, заднюю дверь, как сделала это одна сестер, оказавшаяся одной из немногих родовых счастливиц. Но, к сожалению, кажущиеся варварскими традиции, благодаря своему социальном эффекту, несколько перемещают в «Мустанге» фокус внимания с действительно важного в любой идеологической парадигме – Личности и Индивидуальности.
Однако думается, что если Эргювен и хотела добиться какого бы то ни было хтонического взрыва общественных мнений, то исключительно с прицелом на демонстрацию возможностей отдельно взятой феминистки, независимо от ее возраста. Самая младшая из сестер, являющаяся своеобразным альтер-эго режиссера, несгибаемостью воли и духа иллюстрирует то, что никогда бытие в форме стандартов социума не сможет запропагандировать или запрограммировать в чье-либо сознание нечто чуждое внутреннему «Я». При этом активно косплеящая в манере съемок «Девственниц-самоубийц» Эргювен очень умело расставляет идейные акценты. Да, камера практически покадрово одинаково любуется оголенным девичьим бедром или длинной изящно обнаженной ножкой. Но, если в копполовской интерпретации игривые совместные валяния на полу в запертом доме – предтеча коуплендского ленивого декаданса нового поколения западной культуры, то здесь та же самая экспозиция тел представляет собой рвущуюся на волю энергию неукротимых мустангов. А в какой стороне света искать живительные силы следующей культурной революции не так давно подсказал нам сам Джармуш.
