Мальчик, который вырос
Пэн: Путешествие в Нетландию (Pan), 2015, Джо Райт
Виктория Горбенко о помешавшем “Пэну” воспарить критическом мышлении Джо Райта.
В самом начале ХХ века Джеймс Барри написал очень личную книгу, с которой привычно связывается его имя. Книгу о мальчике, который не хотел взрослеть. Образ Питера Пэна быстро приобрел черты архетипа и даже дал название одному из психологических синдромов. По воле рока так случилось, что на модной волне всяческих переосмыслений классических сказок, история Барри попала под разделочный нож человека, не так давно искромсавшего «Анну Каренину». Но, если предыдущий фильм Джо Райта спасла полностью выдержанная театральная концепция, то с новым «Пэном» дело обстоит чуть сложнее.
“Пэн: Путешествие в Нетландию”, рецензия
Во-первых, это приквел. Казалось бы, нужно всего-то лишь оставить необходимые зацепки, а дальше фантазируй – не хочу. Райт же зачем-то рвет связи с оригинальной книгой. Например, когда переносит действие во времена Второй мировой. Это становится, пожалуй, самым необязательным решением. С одной стороны, появляется тень Гильермо дель Торо, который закрыл тему детского эскапизма в условиях военного кошмара и сделал это куда как более оригинально. С другой стороны, создание ребяческим воображением волшебной страны и побег туда вообще не требуют никаких объяснений. Неверленд – это и есть мир детства, где реальность легко переплетается с вымыслом, все происходит как бы понарошку, даже когда больно по-настоящему, обитатели которого обладают, как известно, тремя главными чертами: они веселые, непонимающие и бессердечные – и только благодаря этому умеют летать. По всей видимости, сам режиссер просто давно вырос и уподобился капитану Черной Бороде, которому для того, чтобы быть в форме необходим допинг. Только Райт вместо эльфийских кристаллов использует неуместное здесь критическое мышление, которое и не дает ему воспарить.
Так, все идейные концы уходят в воду, и фильм оказывается напрочь лишенным того, что сделало культовой книгу, да и вообще характерно для сказочных историй родом из детства. Его визионерская насыщенность лишена воздуха. Той многозначительной недоговоренности, которая оставляет место для трактовок, а главное – для возможности дорисовать в своем воображении то, что было и что будет. Той мудрой простоты, при которой автор афористично сообщает самое основное, давая возможность вложить в него бесконечное множество смыслов.
Разумеется, можно допустить, что постановщик целенаправленно решил исследовать феномен не детства, а, например, загробной жизни, что в принципе вполне обоснованно в контексте оригинала, где смерть предстает «большим и интересным приключением». Но тогда он явно промахнулся с аудиторией. Рейтинг «6+» убийственен для хоть сколько-нибудь философских размышлений. Тут главное, чтобы все переливалось яркими цветами, сверкали россыпи фейной пыльцы, индейцы задорно скакали на батутах, русалки пялились рыбьими глазами дико популярной Кары Делевинь, а малолетние шахтеры бодро и дружно напевали вслед за харизматичным пиратом кавер «Smells Like Teen Spirit». За всем этим фееричным и, надо отдать должное, нескучным карнавалом быстро забывается начало фильма, где в унылый лондонский интернат попадает фашистская бомба, вследствие чего то ли душа маленького наивноглазого мальчика отправляется в некое подобие рая, то ли разум его переселяется в выдуманный мир. Мир, где он не обычный сирота, брошенный нерадивой матерью, а новый мессия, которому предначертано спасти райтовскую Пандору от колониального гнета пиратов. Где-то здесь исчезает отважный самодовольный мальчишка, а его место занимает грустный мамонтенок Леви Миллер, который вечно сомневается и ищет свою маму. Нет, разумеется, исполнитель главной роли очарователен и вообще чуть ли не главная находка приквела, но ситуация, когда характер Пэна достался капитану Крюку, как минимум, вызывает легкое недоумение.
Так, все идейные концы уходят в воду, и фильм оказывается напрочь лишенным того, что сделало культовой книгу, да и вообще характерно для сказочных историй родом из детства. Его визионерская насыщенность лишена воздуха. Той многозначительной недоговоренности, которая оставляет место для трактовок, а главное – для возможности дорисовать в своем воображении то, что было и что будет. Той мудрой простоты, при которой автор афористично сообщает самое основное, давая возможность вложить в него бесконечное множество смыслов. Лучшее, что мог предложить Райт своему зрителю, это проводить его до второго поворота направо, а дальше отпустить в свободное плавание до самого утра. По факту же вышел захватывающий, но вряд ли запоминающийся аттракцион.
