Пляжный бездельник (The Beach Bum), 2019, Хармони Корин
Александра Шаповал находит в картине Хармони Корина гимн вселенскому равновесию и новое понимание свободы
Длинноволосый, просоленный, загорелый, в цветастых шмотках, Лунный Пес (блистательное исполнение Мэттью МакКонахи) — канонический прожигатель жизни. С косяком от заката до рассвета, в окружении полуголых женщин, с нескончаемой банкой пива в руке, с шепотом океанской волны в ушах. Его дом — утопленный в мировых толщах воды, отъединенный от всего континента Ки-Вест, самая южная точка Флориды, где всегда солнечно и тепло, пророс в его сущность. На расстоянии катерной прогулки, на прибрежной вилле, ждет любимая, свободных нравов и баснословного состояния, жена (Айла Фишер). Порой Лунный Пес выступает по старой памяти, со стихами, воспевающими красоту повседневности. Раньше он писал их много — и признан великим поэтом. Теперь же его агенту (Джона Хилл) остается лишь играть в гольф с взявшим отпуск творцом. Но пинок к возрождению не за горами.
Радикал американского независимого кино Хармони Корин («Гуммо», «Мистер Одиночество», «Отвязные каникулы») всегда находил в жизни поэзию, как бы низко она ни падала. «Мне нужно спуститься, чтобы взлететь» — говорит Лунный Пес своей Минни Бу. Спуститься в темное, низменное, спорное, физически несовершенное, распадающееся на части и стремящееся к нулю — на тонкую грань «идиотизма» и «гениальности». Все по правилам карнавальной культуры, травестирующей «верх» и «низ»: шут становится королем, сквернослов — епископом (друг семьи, рэпер Линджери (Снупп Дог), берет на себя эту роль на свадьбе дочери Пса), голова — задом и половыми органами (тематика стихов Пса). Но привычный кориновский клубок «отвратительного» и «серьезного» здесь не воспринимается так оглушающе, смягченный жанром комедии. За которой скрывается экзистенциальное размышление: о связи человека с огромным космосом.
Герои Корина всегда выбирали ультимативную свободу, лежащую вне норм общества и его лицемерной морали. Их стремление дойти «до конца», до финального разрушения, стирающего личность — равнялось поиску Абсолюта: «найти себя» им виделось возможным только преодолев границы «человеческого». Но этот поиск раз за разом оборачивался тесной клеткой, опустевшими улицами и комнатами души. В «Пляжном бездельнике» «человеческое» наконец не преодолевается, но сливается с природным, приравнивается божественному по праву рождения. Свобода Лунного Пса — не концептуальный выбор, но свойство натуры, золотая свобода зари возникновения человечества. Шорты с пальмами — его фиговый листок, потрепанная пишущая машинка — палочка для наскальной живописи. Как древние люди, он пишет все, что его окружает, возвращая красоту всему сущему.
Кадр из фильма “Пляжный бездельник”
Визуальный язык «Пляжного бездельника» лишен того резкого радикализма, которым прославился Корин. От пограничных экспериментов ранних фильмов с lo-fi изображением и звуком («Осленок Джулиэн», например, внесен в реестр фильмов Догмы-95) остается лишь комфортная, как шум калифорнийского ветра, легкая монтажная вереница, а хтоническая рябь VHS-картинки сменяется цифровыми солнечными бликами и закатно-рассветными красками, промелькивая лишь раз, как воспоминание о прошлом (когда Лунный Пес смотрит с кассет свои давние выступления). Форма отступает, освобождая посланию больше воздуха, намеренно упрощается (синонимизируясь с мудростью), сглаживается, становится «привычной». Сливается с природой, входит в солнечный поток, как и сам герой.
Перед нами эволюция Корина-творца и Корина-человека: всегда рифмовавший, как некогда его герой, юродивый Джулиэн, «хаос» с «хаосом», теперь он наконец рифмует его с «гармонией» (словно вглядываясь в свое собственное, символом встающее, имя). Многолетний болезненный поиск Бога: среди захолустных помоек, в грязных чревах мусорных баков, в отбросах цивилизации, однажды свернувшей куда-то не туда; попытки найти христианское оправдание всем «тварям божьим»: уродливым, неполноценным и смурным — нашли исход в нахождении Бога во всем, а значит и в человеке. Сближение микрокосма и макрокосма, чувствование вселенского потока, живородящей солнечной энергии и мирового Океана (география помогает), подлинное понимание свободы выходят в «Пляжном бездельнике» в философию.
«Бездельником» Лунный Пес стал в российском прокате, как и экзистенциальные весенние каникулы в свое время стали «Отвязными», стремясь привлечь широкого зрителя, а в оригинале он — пляжный «bum»: «бомж», «бездомный» — и это отсутствие привязки к месту суть природы персонажа Мэттью МакКонахи. В чьей удивительной личности встречаются эпикурейство и стоицизм, гедонизм и аскетизм — полная готовность принять все, что дает жизнь, гибкость в любых поворотах, открытость течению. Широта его внутренней свободы простирается к учениям о нирване, о дао, к ведическим истинам. Это полный отказ от стремлений и амбиций, от оценочных суждений и от любого обладания: деньгами, жильем (крушение с уличными жителями собственной богатой виллы), человеком (отпускание любимой женщины в мир иной), талантом и Я- идентичностью (переодевание в женские одежды) и даже собственной жизнью (полет на вертолете со слепым пилотом). Это философия мандалы, которая создается, чтобы тут же разрушиться, и так бесконечно.
В «Пляжном бездельнике» «человеческое» наконец не преодолевается, но сливается с природным, приравнивается божественному по праву рождения. Свобода Лунного Пса — не концептуальный выбор, но свойство натуры, золотая свобода зари возникновения человечества.
И если раньше в мире Корина свобода становилась вседозволенностью, поскольку все бессмысленно, ведь «ты уже мертв», то теперь все имеет смысл, поскольку ты жив. Но живы и другие, потому вседозволенность эта теперь с оговорками: если герои «Помойных трахальщиков» зачем-то убивали приблудшего проклятого поэта, словно мамлеевский Федор Соннов желая убедиться, есть ли в теле душа, то герой «Пляжного бездельника» уже не готов участвовать в таком «днище», как пьяное ограбление колясочника (в этой сцене блистает фриковый Зак Эфрон). Ницшеанская темнота одноэтажного мира, в котором Бог умер, окрасилась солнечными лучами многомерной Флориды («одного из самых спиритуальных мест на Земле», что провозгласили еще «Отвязные каникулы»). И обманчивая «укуренная комедия» от Хармони Карина, впитав «гений места», стала гимном вселенскому равновесию и вселенской свободе; напоминанием человеку, о том, каким он родился — и каким он стал, несущимся в никуда жителем «континента», не успевающим остановиться и почувствовать мир.
Мысль о том, что бессмысленность и трагизм существования можно преодолеть с помощью позитивного мышления и такого же отношения ко всему была высказана еще в «Джулиэне», от рождения безруким инвалидом, который не унывал и не ругал мир, а научился делать все ногами. Отсутствующие конечности всплывают и в «Пляжном бездельнике»: старинному дружбану Пса, капитану Уэку (давно не появлявшийся в кино Мартин Лоуренс), возящего люд на экскурсии к дельфинам, случайно откусывает ступню акула, и первое, что делает очнувшийся после отключки капитан — хохочет над произошедшим, прославляя жизнь, не ограниченную телом. Он, как и Пес, не обладает им, а потому свободен. Симфония не-обладания выходит за рамки антикапиталистической акции сжигания денежных знаков и выбора сократического жития в бочке, становясь музыкой сфер мировой гармонии не-обладания ничем, а значит вмещения всего. Вместив в себя все, сам становишься музыкой, поэзией.
И пусть в «Пляжном бездельнике» нет того острого социального комментария о трагическом излете американской мечты, нет предчувствия вырождения цивилизации, какими дышат «Гуммо», «Трахальщики» или «Отвязные каникулы», но есть важный комментарий онтологический, возможно, более ценный, прими его человечество как руководство к действию. Стремительно самоуничтожающаяся популяция Земли все еще может найти спасение. Искать равновесия с миром, не мучать природу, отринуть войну. Любой личный Путь, что дает жизнь, принимать с благодарностью и любовью. Помнить: иногда, чтобы взлететь, нужно упасть. Чтобы обрести голос, замолчать. Чаще останавливаться и наслаждаться секундой.
На самом деле, со времен древних мыслителей ничего не изменилось. Мудрость о мире по-прежнему умещается в афоризм. Только теперь их глаголят «отверженные».
