Наследственность и преемственность
Реинкарнация (Hereditary), 2018, Ари Астер
Армен Абрамян рассказывает о хорроре Ари Астера
На чёрном экране начертан некролог о похоронах некой пожилой дамы. Сами похороны нам вскоре и покажут, попутно знакомя с членами семьи покойной: дочь Энни, её супруг Стив, их дети, старший сын Питер и дочь Чарли. На непростых взаимоотношениях между ними и сосредоточены следующие два часа действа, порой неприкрыто напоминающие адаптацию пьесы в духе Юджина О’Нила или Артура Миллера. Но есть одно существенное НО: это фильм ужасов. Значит, сложившийся кризис взаимопонимания между близкими родственниками будет преодолеваться в соответствии с иным жанровым направлением. Однако именно удачные жанровые стыки дебютной работы Ари Астера определяют своеобразие одного из самых неожиданных фильмов года. А проявление в наиболее напряжённых сценах комических элементов не только не размывает ожидаемый эффект, но и делает его более концентрированным.
Кадр из фильма “Реинкарнация”
Никакой мутной «реинкарнации» здесь нет, а есть вполне себе внятная «наследственность». Такая, какую мы с постыдным вуайеризмом упоительно созерцаем в фильмах, книгах или чужих судьбах, но стараемся усечь из собственной родословной, когда любопытства ради принимаемся совершать экскурс по личному генеалогическому древу. Вот героиня Тони Коллетт Энни почти сразу же после похорон, на встрече анонимных травмированных несчастливцев паланиковского типа, вываливает информацию о том, какие шизофренические прелести царили у её родни по прямой линии. Детали этого эмоционального выхлопа неслучайны, и к финалу они аукнутся самым непредсказуемым образом. Энни, к слову, конструирует кукольные домики – миниатюрные модели комнат их собственного жилища. По «ходу пьесы» её творческая энергия конструктора-созидателя будет искать вдохновение (и отчасти терапевтическое спасение) в области реконструкции той череды разрушительных событий, что ополчатся на её семью после смерти матери.
Энни – типичная героиня подобных историй, детектор нарастающего безумия, через который зритель должен прояснить для себя степень адекватности реальности происходящего. То есть чего в этой реальности больше: патологий и сумасшествия или же тайного сговора и обдуманных манипуляций с повреждённым сознанием. Муж Стив – классический киношный психоаналитик, воплощение понимания и стремления к нахождению компромисса. Сын и дочь – эталонные «странные» дети хорроров – чувствительные медиумы и потенциальные оболочки для вхождения в мир живых духов умерших. Заявленные клише Астер использовал с оригинальностью, умело обыграв их в игре со зрительскими ожиданиями.
Если удалить из сюжета мистическую составляющую, то останется классическая драма в её клинически-медицинском понимании. Кто-то сочтёт это недостатком, но ведь и любой хороший фильм ужасов не исчерпывается лишь назначением формальной пугалки
Для синефилов тема «наследия» не исчерпывается исключительно фабульным пластом. В том «как это сделано» возникают параллели с обширной кинематографической преемственностью (или точнее, ассоциативностью). В смысловом (так сказать, идейно-содержательном) отношении, «Реинкарнация» – самый настоящий путеводитель по фильмам Ингмара Бергмана. Этакая «стыдливая» «осенняя соната» во славу «молчания», исполненная после «причастия» в «час волка» и на «земляничной поляне». Подан же материал (так сказать, изобразительно-драматургически) в духе вселенной Найта Шьямалана. Ну а что, «таинственный лес», где обитает семья и который таит в себе какую-то пакость, имеется, потусторонние «знаки» в изобилии, «шестое чувство» как окно в мир этого потустороннего то и дело прорезается то у одних, то у других персонажей, а «сплитовое» расщепление личности – гвоздь программы. Даже единичная птичка-камикадзе вынуждает припомнить шьямалановское «Явление». В конечном же счёте, дорабатывал всю эту картину (так сказать, монтажно-оформительно) будто бы Паскаль Ложье, отчего кино стало беспросветно-мрачным. Посягательство на детские души, сектантские сообщества, жертвоприношения и нескончаемые «мучения», от которых так и хочется сбежать хоть бы и в воображаемую «страну призраков». Тем не менее, и сценарист, и режиссер здесь один: Ари Астер, следующий концепции «дурной наследственности» не только в содержательном отношении своего полнометражного дебюта, но с формалистски-киноманских позиций.
Если удалить из сюжета мистическую составляющую и прочие эсхатологические намёки, то останется классическая драма в её клинически-медицинском понимании. Кто-то сочтёт это недостатком, но ведь и любой хороший фильм ужасов (от «Изгоняющего дьявола» до «Заклятия») не исчерпывается лишь назначением формальной пугалки, оттого подход Астера пусть не революционен, но талантливо инверсионен, если угодно. Изысканная шкатулка в шкатулке, домик в домике.
