/, Подборки, Статьи/От “Звоните ДиКаприо” до “Кислоты”. Лучшие и худшие российские фильмы 2018 года

От “Звоните ДиКаприо” до “Кислоты”. Лучшие и худшие российские фильмы 2018 года

Денис Виленкин и Антон Фомочкин подвели итоги года для российского кинематографа

Лучшие фильмы

Денис Виленкин:

Конструктивистский портрет скорби. Рухнувший мир в лице Нагиева (Калоева) обрастает мемориалами, самолётными турбинами, серым индустриальным солнцем. Тихая смерть в скандинавской эстетике, бесшумно падающий нож. Во всем этом много Зака Снайдера, в машине, откуда не может выбраться герой, – сновидческого кошмара Джо Райта. И как-то невозможно обвинить в спекуляции режиссера, у которого герой стирает снег с губ жены на фотографии на могильной плите.

Антон Фомочкин:

«You don’t have to do it». «I must». «Непрощенный» не нравится мне так, как Денису. Но, должен признаться, есть там… «Cильная аллегория».

Денис Виленкин:

Притворяющийся суровым артхаусом десятилетней выдержки, остановившим московское время, на самом деле, простой и прямолинейный фильм о совершенно ином мире в десятитысячный займ. Стремительно снующий по приглядным, но безразличным, сходящимся над несчастной киргизской девушкой углам Москвы. И по неприглядным углам Москвы, которые как будто сужаются в клаустрофобическую комнату уборщицы. Фильм жесткий, гуманистически безвылазный, ищущий воздуха, как новорождённый ягнёнок. Или (в мире картины) — человеческий ребёнок. До которого никому не находится дела, пока Айка цепляется за свою жизнь. И всеми силами ищет, как зацепится ещё и за его. Действительно лучшая женская роль конкурса Каннского фестиваля. Подтверждённая призом.

Денис Виленкин:

Режиссерский дебют Ольги Зуевой о детях за масками крутых парней, мастерски снятый оператором Федором Ляссом. Неслучайно, что в финале фильма будет только детство. Запуск воздушного змея. Герои «На районе» — настоящие герои своего поколения, но их тоска — не тоска нулевых. Они — заложники обреченной когда-то сгинуть поэзии рэп-баттлов. Настоящая безысходность — от невозможности выбраться из порочного круга криминалитета. Или из нежелания и непонимания жизни.

Антон Фомочкин:

Муки совести у Зуевой, как и картина в целом, — глянцевая формация, но вполне честно отыгранная и написанная. Это жанр гламурного криминала глазами девушки. Но есть в этом какие-то чувственные паттерны, которые задевают. Да, взаимоотношения с родителями — сомнительная ветка, но этот порочный круг криминального толка, он такой же вечный в кино, как конфликты отцов и детей в литературе. Из этой проблемы автор выходит с высоко поднятой головой. В идеалы «По любви и по совести» веришь. Или хочешь верить. Да и фактура — что Владивостока, что районной романтики — блестяще передана оператором Ляссом. Зуевой, очевидно, очень помогали все участники процесса, но важен результат, и он запоминается, живет, чего совсем не ждешь от дебютного фильма бывшей модели. Это как женская поэтическая ода мальчикам и малой родине. Рифма сбитая, неуверенная порой, порой неловкая, как рэп-баттлы на экране, но искренне же.

Антон Фомочкин:

Стреляют. Такая же, если не работа, то призвание – война в документальном фильме Алены Полуниной. «Своя республика» одновременно сужает большие территории, ставшие политическим камнем раздора, до маленькой части, где воюют люди, те самые, для которых это край родной (и, естественно свой). Маленькие комедии и трагедии простого человека, индивида на производстве, с маленькими радостями, няньчанием ящерицы, перебранками на плацу, философствованиями при обстрелах. В чем позиция правды? В людях. Они чисты, как капля утренней росы. Нет вопроса, зачем им воевать. Часть киноправды их будней, незначительный кусочек из ныне пяти долгих лет. Эскапизм – где-то там Казантип, он в мечтах. Но пока, продолжаем, вальсируем, дышим. Да не привязывайте – чай, не убегу. Стреляют.

Денис Виленкин:

Лента рассказывает о бытовых буднях батальона в ДНР, на Донбассе. Подход Полуниной значительно отличается от подхода Лозницы, который в документальной эстетике обрисовывает цирк-шапито. Алёна же следит за людьми, отказываясь от всяких оценок, запечатлевает их жизнь, желания и мечты. За перекрестным огнем, стычками и постоянными словесными пикировками скрывается простое человеческое желание. «На Казантип хочу!». «А где он, в Крыму?». «Нет, во Вьетнаме». В пресловутую эпоху постправды самым честным и объективным взглядом является иронический взгляд наблюдателя, обходящий острые углы, что удачно сказывается на фильме о боевых действиях на востоке Украины.

Денис Виленкин:

Взломщик замков и банковский коллектор порой работают вместе. Первый вскрывает дверь, второй фотографирует имущество, подлежащее изъятию. «Ух, ни фига себе! Чудесный дом… Сашин размер коньков, искушение колоссальное в таких вещах», – признается коллектор, мусоля сигарку. Двое подружившихся мужчин предстают тонкими натурами, одновременно напоминая персонажей Хармса. Взломщик годами пытается разгадать механизм труднейшего в его жизни замка, рассказывая о нем как о любимом питомце; старший коллектор же после каждого визита непривычно сетует, что жалко, жалко этих людей, видно же, что они хорошие, там и над кроваткой камера висит, имея в виду видеоняню, ну ошиблись, не подрасчитали. Слушая Высоцкого за рулём своей «Хонды», от лирической невозможности постичь свои эмоции и выразить их через слова, он крякнет через дым сигареты «Ну как», подразумевая, кажется, не только текст и исполнение Высоцкого, но и работу, которую ему приходится выполнять, добавит «Ух б**» и возьмётся за лицо в экстатическом чувстве. Герои режиссера-дебютанта Евгения Милых сохраняют непримиримость к обстоятельствам, и это самое трогательное в его фильме. Мы же совсем не так представали себе коллекторов и взломщиков. А это всего лишь работа. Ничего личного.

Антон Фомочкин:

В этих мужчинах можно увидеть отражение двух архетипов, двух внушительных прослоек «работяг». Старший не прочь выпить. Но за этим внешним фактом в картине следует душераздирающая в эмоциональной достоверности сцена, где пьяный коллектор сидит в автомобиле, слушает Высоцкого и захлебывается от слез. Воздействие воспоминаний молодости ли это, таланта музыканта, силы слова, не важно. Важно, что это он хранит глубоко внутри и в момент откровения, пусть и алкогольного, его лицо искажается гримасой, где есть и боль, и тяжесть, которую он сразу прикрывает ладонью. Тайна такая же, как тетрадь, исписанная схемами и чертежами в многолетних попытках пронзить гарпуном Моби Дика, – открыть очередной сложный механизм замка, корпеть годами над одной конструкцией. Сюжеты, достойные большой литературы.

Антон Фомочкин:

Вопреки ожиданиям, что лента, сюжетный каркас которой построен на фразе «Старичок, сделай горячо» окажется анахроничной, это наиболее критический (социально и политически) выпад года. Ребята, откупающиеся от ментов, эстетика вымершей клубной жизни, откаты, закаты, депутаты. Все это пыль, сметаемая первым рейсом за рубеж при наличии лавэ. Останется одиноко шагающий по Москве поэт Олег Груз. Чья исполненная стоической (удивительно, но точки соприкосновения есть в этом списке повсюду) любви ода к городу завершает эту стихотворную пьесу о временах и нравах. О временах, которые если и кажется, что прошли – возвращаются. Это моя вечеринка, но не тех, кто платит, а кто исполняет музыку. Когда на сцене клуба возвысятся грустные клоуны, а член академического оркестра забьется в наркотическом экстазе синхронно высокопоставленному чиновнику в вип-кабинке, покажется, что зримое пеленой накрылось дымкой сюра. И дым отечества нам сладок и приятен.

Денис Виленкин:

Проект Басты, который не только скрывается за разными псевдонимами в музыке, но еще и в кино. Новаторский по своей форме фильм, построенный на стихотворных тропах и рифмах – документ застывшего клубного московского безвременья. «Клубаре» – пример истории, обреченной пасть жертвой общественного снобизма. Многим оказалось сложно разглядеть за пошлым, отсылающим к дешевым криминальным боевикам постером и громкими именами, по-настоящему, как бы странно это не звучало, артхаусный фильм. Талант Басты как в музыке, так и менеджементе, проявляется в том, что за неприглядным в отношении ночной жизни фильме ему удается в выгодном театральном свете подать свой клуб и, конечно, свою музыку (и музыку артистов с лейбла). А чего стоит один финал, достойный «Духлесса», с грустной проходкой поэта Олега Груза и обличительным речитативом о нравах сегодняшней столицы, да и страны в целом.

Денис Виленкин:

Красивый авторский дебют Михаила Идова, «Юморист» – своеобычная фантазия в редком для российского кино жанре «биография несуществующего известного человека». Несколько лет тому назад в этом же жанре выступал Михаил Сегал с фильмом «Кино про Алексеева» о несуществующем советском барде. Но если там мифотворчество о герое поколения служило стержнем, и Сегал старался провернуть деконструкцию личности певца, то работа Идова заключается в деконструкции другого толка. Борис Аркадьев оказывается заложником не отсутствующего вдохновения (наоборот, он пестрит идеями), а того образа, в котором его видят зрители и слушатели. Образа, напрочь стирающего личность и человеческое достоинство. Люди мыслят его как развлекательный элемент, аттракцион, entertainment, который всегда придётся по душе. И для космонавтов, бороздящих просторы космоса, и для чинуш, пьянствующих в бане. При том, всякую попытку разглядеть в клоуне человека нивелирует и тупое нежелание запомнить название прославившего Аркадьева монолога. Вместо «Бархатного сезона» он слышит только: «А давайте про обезьянку».

Антон Фомочкин:

В новом фильме младшего Германа много воздуха, но мало поэзии, коей было достаточно в «Электрических облаках». Это скромный, по зоне видимости, но не по амбициям, потрет эпохи, в которой отношения людей и отношения отца с дочерью куда важнее его детального воплощения (которое, впрочем, на уровне). Именно тема ретроспекции в прошлое, когда в расцвете сил был отец – ключевая в переосмыслении фигуры Довлатова; это человек, который шутит грустные шутки и страдает не нереализованностью, а ненужностью. Самая примечательная сцена картины – когда главный герой склоняется над скудными остатками страниц всех рукописей, что слали в издательство. Ныне страницы эти пущены на макулатуру. Неси и свои, Сергей. Жаль, что так общо, широкими мазками, если запрещенка, то Набоков, если разъяснять, кто на экране, то финальным титром на фоне стены – родился, жил, умер.

Денис Виленкин:

В «Человеке» Егор в исполнении, возможно, лучшего российского актера Евгения Цыганова переодевается в женщину, пытаясь обмануть смерть, стать другим человеком и в тоже время прожить ещё одну жизнь за две. При этом Егор не испытывает от кроссдрессинга возбуждения. Более того, в нем нет гомосексуального начала, что даёт фильму дополнительную сложность. Егерь Егор просто уходит в баню и сторожку и, одетый в женщину, лежит днями. Этот акт — по своей сути некий перфоманс современного художника-акциониста. И в сцене, когда разъярённые жители деревни приходят «поговорить» с Егором, толпой выстраиваются перед входом в его убежище-баню, — они становятся первыми зрителями, которые пришли за перформансом. Одолеваемые злостью и ненавистью, но и бесспорным подсознательным интересом. В деревне такого не бывает, Егор удивил всех. Жена в итоге приходит к пониманию мужа. Она смиренно моет его, наносит макияж и разделяет с ним кровать. И он прижимается лицом к ее волосам. Акт перфоманса закончен. Кадр наполняется теплом и любовью, которыми были пронизаны и «Интимные места». Их иронический тон с «Crack of doom» от Tiger Lillies в саундтреке объяснялся и общим, более провокационным настроением. Здесь играет «Мой рок-н-ролл» Чичериной и Би-2. Прекрасная и нежная баллада. В долгом пути я заплету в волосы ленты. И ведь не сказано, кто кому. Вполне возможно, что любимая и понявшая все жена — своему мужу.

Антон Фомочкин:

Проигрыш высшим силам планомерно перешел к краткому курсу, как смерть обмануть. Не в плутовской манере, скорее, в споре со стоицизмом, модификацией плоти из грубого в тонкое. Воля извне мыслит циклами, прошел один, принес изменения, начался другой. Картина Чупова и Меркуловой осязаема в детализации деревенского быта, в осознании роскоши поедания печени трески за семейным ужином, со всеми вытекающими. Смеркалось. Открыли банку. Смеркалось и в жизни главного героя. «Человек» не дает маневра для трактовок в финале, оказываясь прямее и проще, чем кажется. Но это образцовый перформанс Евгения Цыганова, обрамленный в среду метафизики лесных массивов, в которых и стоит побитой собакой таиться. Его рок-н-ролл, жить вопреки ради семьи, это любовь к ним.

Антон Фомочкин:

Монологи в безвременье за рулем, поэтические искания «физика, а не лирика» в попытке закадрить очередную на все готовую девушку в клубе – все это гомерически смешно. Бизнесмен, решивший снять кино, смог. Диалоговая среда сразу образует осязаемое поле повседневности, слова, формулировки, язык, все это вокруг нас, речь живая, она дышит. И хочется вести эту картину в диалектике Бахтина. Хронотоп. Настоящий рыцарский роман на экране, время резонирует с путешествием из одной части страны (единой для советского мальчика в дубленке, которым был главный герой в стартовом флешбеке) в другую. Из пасмурной Москвы в солнечный Киев. И сила, сгущающаяся над Ивановым, замедляет ритм его жизни, торможение происходит из метаморфозы времяпрепровождения – клубы сменяет гимнастика для лиц среднего возраста в парке. Возникает застой, встречи, следующие одна за другой, перестают сулить перспективы. И лифт как лимб, где гибель настигает всего за одну склейку, – сильное обобщение, которое в видеообращении подчеркнул и сам режиссер. Мы все застряли, и надо выбираться.

Денис Виленкин:

«Иванов» Дмитрия Фальковича – это, пожалуй, та форма безусловного и независимого, в которой сегодня в России может существовать новаторское авторское кино, что называется, неподотчётное. Прекрасному и талантливому меценату не нужны продюсерские деньги, не нужно доказывать состоятельность художественной условности своего мира, и, к превеликому сожалению, подобный эксперимент появляется только на стыке энтузиазма и безоглядного риска. Стоит признать, это практически невозможное и утончённое кино; этого никак не ожидаешь от венчурного инвестора, входящего в топ-25 венчурных инвесторов Forbes.  Дмитрий Фалькович — финансист и художник. Герой «Иванова» – средней руки и роста везунчик, классический герой русской литературы, выведенный фамилией-лаконизмом в название, как-то робко и беззвучно почти растворяется в лифте в финале. Его смерть — батаевская перспектива конечного равновесия в неорганическом континууме.

Антон Фомочкин:

Все многострадальные попытки вычленить современного русского героя в кино должны отпасть после просмотра нового фильма (назвать «Дикаприо» сериалом грешно) Жоры Крыжовникова. И нет, это не один из титульных братьев, обреченных из-за библейского происхождения конфликта между ними. И даже не всепрощающие женщины, многообразие которых суетится меж неприкаянных страдальцев, загнавших себя в низины национальной хтони. Герой нашего времени – социум, полифония неотесанных характеров, каждый из которых болен по своему. Кто мечен вичем (и черным крестом для отсталой и не просвещенной прослойки, считающей, что заразиться можно воздушно-капельным путем), кто загибается душой. И в этой пробирающей честности слов и положений живут они все по Малику, последние картины которого так отчаянно напоминают промежуточные монтажные фразы, те, что происходят после реплик, предваряя другие. Все это извечный отечественный порочный круг, в данном случае – злой рок передающийся половым путем. Удивительная способность режиссера балансировать на грани трагедии и комедии – основа для рисунка новой искренности, что актуальна для чувств, индустрии, быта, жизни. Воистину, шепоты в крики и обратно. Наверное, самая масштабная антология русской жизни в формате многотомника на экране со времен «Незнайки на луне».

Денис Виленкин:

Одно из лучших кинематографических произведений года. «Звоните Дикаприо!» – это хоть местами и уморительно смешное зрелище, но по своему накалу и драматургическим особенностям, первая настоящая драма Крыжовникова. Метания в отношениях с женщинами в портрете Егора (классического лишнего героя эпохи) выражается в постоянной присущей Крыжовникову смене настроения, и драматургически это очень точно. После попытки похищения бутылки с виски в супермаркете в традиции слэпстик комедии, герой признаётся брату в своём страшном диагнозе. В «Звоните Дикаприо» много фирменных авторских находок Жоры Крыжовникова: например, караоке-бар «Шепоты и крики», ссылающийся на Бергмана, или патриотическая драма «Сирийский песок» соседствует с неизбывной русской тоской, как это было и в предыдущем фильме мастера «Самый лучший день». «Звоните Дикаприо» поразителен, самые отпетые шутки перерастают в маликовской величины пробежки под музыку Перселла и Генделя. Но, в конце концов, сериал – девятисерийная антология о детском проклятии, способном по мифологическим канонам уничтожить героя. В первых сериях дети брата главного героя по наставлению матери заклинают Егора Румянцева на беду, а его собственный сын расстреливает отца из игрушечного ружья и кричит «Умри!». Румянцев падает на горку на детской площадке и смотрит небо. Проклятие по Крыжовникову всегда срабатывает. Это искусство, которому в 2018 году практически нет равных.

Худшие фильмы

Антон Фомочкин:

«Кислота» — симулякр, подобие, небрежная копия реальности, подпираемая триггерами из повседневности генерации, о которой говорят Горчилин и Печейкин. Рейв, кислота в двух вариациях, поколенческий конфликт, первый секс, обнуление. Набор хештегов без гиперссылок на них. Информационный перечень — мол, бывает так-то. И так. И вот так. И плыл бы зритель по этому течению блеклых вод, да к финалу начинается та самая неоправданная бесчеловечность с претензией на пресловутое обнуление. Но что это, если нет дешевая попытка провоцировать? Вызвать эмоцию больше нечем. Кисло.

Денис Виленкин:

И там, где должно происходить развитие героев в стезе строчки из одной рэп песни («Мечты будто плохо закрученный кран») возникает драматургическая пустота, которую приходится заполнять кислотой, которую герои пытаются выпить, пригубить. Они пусты. Не потому, что это герои нашего времени, бессмысленные жители двух столиц, живущие между рейвами и случайными половыми связями. А потому, что драматургия не предполагает никакого корня, который мог бы дать развитие. Почему Саша и Петя дружат, где их отношения, через что они прошли вместе? Все это очень легко маскируется за общей надуманной безжизненностью. Говорят, заслуга фильма в том, что никто еще не делал в современном российском кино так — человеку, стоящему на балконе и находящемуся под действием психоактивного вещества, говорят: «Прыгай, если хочешь прыгать». Если в этом есть откровение и какая-то правда, то я даже, честно говоря, не знаю.

Денис Виленкин:

Скудность воплощения художественной мысли все равно вынуждает Клима Козинского троекратно вернуться к игрушечным танкам, но неужели в 60 часах материалов не нашлось образа, дополняющего зачин с танками? Стоила ли овчинка выделки? Пока задаешься вопросом, в следующем кадре поверх обозначенных мелом силуэтов убитых лежат люди, и включается «Лебединое озеро». Для необратимого вовлечения Клим ещё и покажет балерин, как Кантемир, например, Балагов показывает казнь реального российского солдата. Но сближают их только удивительное переплетение резонёрства и ревизионизма, хлопка в лоб. Фильм «Жанр» — пейоративный термин, а «Теснота» — просто обыкновенный фашизм. «Лебединое озеро» продолжает звучать.

Антон Фомочкин:

Момент не передается через запечатленное время, Козинский насильно насыщает исходный материал голосовыми новостными сводками, «Лебединым озером». И возникает разлад, причастность происходящего фиктивно связана с информацией из вступительного титра. Это немая реакция на лицах, но не переход из внутреннего во внешнее. Ибо если цель в фиксации, то на пленке остаются игрища в подвале. Дух времени — в хронике, запечатлевшей все, что происходит наверху, за стенами обозначаемого театрального пространства, а значит и не в фильме Козинского. А ежели рассматривать иначе, уже с позиции документа – то останется лишь мифотворчество и позерство. К тому же остается открытым вопрос – кино ли это? Нет. Видеофильм? Скорее просто видео. Даже на ассоциативной ниве проект Козинского лишен стержня, он не создает из сценок смысловой ряд, как и сами сценки не представляют художественной ценности.

Антон Фомочкин:

“Спитак” пародиен по отношению к любому из существующих жанров. Четыре стены – три сосны – пять кирпичей, вся структура, как на равнине, убранной от завалов. Жалко очевидцев, погибших. Но к реальной трагедии эта спекуляция не имеет никакого отношения. Режиссура адекватна Коттовской же ранней студенческой короткометражке про фотографа, приемы те же, только “Спитак” идет два часа.

Денис Виленкин:

Когда из русского зрительского кино уйдут карикатурные французы, русское зрительское кино можно остаться совсем без них. Беда о беде.

Денис Виленкин:

Эгоцентричный автопортрет певицы и актрисы Ян Гэ, выполненный преимущественно в клиповой манере, всё остальное – арт-стенания и тнт-комедия.

Антон Фомочкин:

Рефлексия перерастает в распутную терапию, которая оканчивается ничем. Выгорание, мучения с призраком прошлого, принятие расставания… Это все, конечно, замечательно. Даже если девушка на русском говорит с трудом. Но это не для кино. По крайней мере, здесь фокус с хенд-мейд провалился. Это банально плохо написанный и снятый сборник “пикантных” анекдотов про то, что мужики какие-то угловатые и не такие. А весь сакральный смысл, ссылающийся на игру с иероглифами, умещается в детскую песню: “На лугу, на лугу, на лугу пасутся ко…”

Антон Фомочкин:

Этот фильм просто проиграл: время, место и деньги. Словно жесткий диск с исходниками положили на то самое проклятое сиденье. “Проигранное место” не чудовищно, просто вопиюще плохо: снято, смонтировано, озвучено, написано. Учитывая последнее, можно констатировать творческую кончину драматургов Пресняковых.

Денис Виленкин:

Просто сущее издевательство над жанром, здравым смыслом, зрителем и актерами. Братьям Пресняковым нужно перестать смотреть американские сериалы и посмотреть немножко русское кино.

Номинации

Пара года – Вася и Полина («Звоните Дикаприо»)

Полицейские года – Владимир Яковлев и ДПСник («Полицейский с Рублевки. Новогодний переполох», «Подбросы»)

Советский фильм года – «Временные трудности»

Прорыв года – Алексей Агранович («Юморист»)

Камера года – Федор Лясс («На районе»)

Флешбеки года – «Заповедник»

Камин-аут года – Павел Деревянко «Ночная смена»

Реклама сапсана года – «О чем говорят мужчины. Продолжение»

Перевоплощение года – Рома Зверь («Лето»)

Видеоарт года – «Зомбоящик»

Facebook
Хронология: 2010-е 2018 | Сюжеты: Итоги 2018 года Новое российское кино | География: Россия и СССР
Автор: |2019-01-10T14:11:36+03:0027 Декабрь, 2018, 09:55|Рубрики: Итоги, Подборки, Статьи|

Автор:

Postcriticism
Коллективное бессознательное
Сайт использует куки и сторонние сервисы. Если вы продолжите чтение, мы будем считать, что вас это устраивает Ok