27 апреля в российский прокат выходит «Сфера», экранизация одноименной книги Дейва Эггерса. Глеб Тимофеев вспоминает первоисточник и пытается понять, чего стоит ожидать от фильма Джеймса Понсольдта
Недалекое будущее, страшный сон интроверта: сетевая анонимность умирает, странички соцсетей сливаются воедино, в общий профиль включаются банки, госуслуги и медицинская страховка. На острие технического и общественного прогресса – компания «Сфера» (Circle), поглотившая «Фейсбук» и «Гугл», сохранив и приумножив расхожие стереотипы про их корпоративную культуру. Работают в «Сфере» «инстаграмщики на кокаине» – их показатели работы, как бы необязательные, но на деле ключевые, включают в себя активность в соцсетях, количество комментариев и лайков, создание позитивного имиджа «сфероидов» в медиапространстве и на всех возможных рынках, активное участие в корпоративных «ивентах» и постоянный “Sharing” событий частной жизни. Мэй – молодая и амбициозная девушка – по блату устраивается в лучшую на планете компанию, на линию первой техподдержки для рекламодателей, стремительно растёт в должности и обрастает дополнительными мониторами, параллельно проваливаясь в гравитационный колодец пустого общения и бессмысленной жизни.
Роман Дейва Эггерса на западе окрестили «хипстерским 1984», но дело не только в маркетинговом шаблоне: у произведений немало общего в структуре, методах и вызываемом ощущении страха. Пятиминутки ненависти по форме отличаются от корпоративов с веганским барбекю и фанком, но несут одинаковую социализирующую, объединяющую функцию, сходную даже по воздействию на читателя. Интернет как орудие тоталитаризма давным давно – «Министерство правды», и это уже настолько объективный факт, что воспринимается как плохая метафора. Лозунги, опять же, отличаются по форме, но «Тайна – это ложь», «Делиться – значит любить» и «Личное – значит ворованное» вызывают не меньший ужас, чем более абстрактные «Незнание – сила» и «Свобода – это рабство». Разрушение языка и насаждение сленга точно так же выливаются в пугающее изменение способов мышления. Но самое главное сходство – это центральный сюжет слома личности, упразднения переживаний, редуцирования человека до голой функции, слома до искренней любви к существующему порядку вещей.
Кадр из фильма “Сфера”
Обычно от романов о ближайшем будущем мы ждём леденящей точности, а не характерной для антиутопий притчевости и схематичности – и с этой стороны у «Сферы» немало проблем: контраргументация против всеобщей прозрачности почти не затрагивается, и анонимность побеждается дискомфортно быстро. Настоящий страх эпохи «тотального интернета» в том, что зависимость идёт изнутри, из потребности, а текст Эггерса в стремлении отпараллелить opus magnum Оруэлла заигрывается в утрированную авторитарность. Мир «Сферы» однобок, в нем двигающие вперед прогресс техногики слишком уж неправдоподобно все сплошь сетевые вуайеристы, а в организации рейтинговых систем и интернет-бизнеса очень много фальшивой, искусственной лавинообразности, где «расшаривание» деталей личной жизни превращается в обязанность и необходимость, вместо адекватного баланса спроса и предложения и здоровой конкуренции за фолловера. Экономика, в которой, видимо, Эггерс не слишком разбирается, двигается на задний план, и любая возможная политическая диалектика приносится в жертву сиюминутной потребности в живой метафоре. Здесь нет нормального бизнеса, на который по идее и работает рынок рекламы и услуг, здесь нет политического противодействия – куда там, вся тема ограничивается повальным стремлением политиков снимать свою жизнь и работу 24/7, чтобы «прозрачность» и открытость привлекли избирателей, а аргументация неугодных маргиналов разбивается о безыскусную сентенцию «значит, вам есть что скрывать». Слишком всё сахарно, слишком много фальшивого интереса друг к другу, когда сеть, по идее, держится на безразличии (помимо порно и котиков). Где все тролли, задроты, двач? Где TOR, пираты и внятное противоборство? Носители истин встают, как у Томаса Манна, в позу, и вещают монологами. Однако, как ни странно – но именно это даёт возможность заглягуть на слой глубже.
Современный мир построен вокруг общения с «пустыми калориями» (как жирный фастфуд не насыщает, но раздражает вкусовые рецепторы) – вместо диалогов, как писал ещё Паланик, есть только ожидание своей очереди заговорить, а в перерыве бессмысленные лайки и комментарии, призванные не выразить сочувствие, участие или сопричастность, но просто обозначить позицию. Мы видим это в том, как оставляют комменты киноманы, некропостингом в тредах классики, а-ля «отстой, не зашло» – как будто кому-то есть дело; в том, как «лайками» поддерживают Фукусиму, или ставят виритуальные свечки жертвам терактов. Это – бессмысленный ритуал, исполнение социального долга, и ничего кроме. Ужас «Сферы» не в центральной фабуле, а в художественных средствах и микросюжетах. Мы не видим иных точек зрения, потому что представленную вселенную наблюдаем глазами сферической дуры, точнее, постепенно превращающейся в таковую нормальной девушки. Страшен не сам антураж, не его меткость – точность достигается не прогнозированием, но отражением характеров и того, как структура взаимоотношений в мире влияет на людей и их эмоциональное восприятие. Трагикомично, но с ужасом смотрятся сцены того, как за «дизлайками» Мэй видит чуть ли не пожелание смерти, или как неуклюжий «скорострел» вымаливает «рейтинг», обижается на «нормально» и закономерно получает «100%», в соответствии с пустой вежливостью, социальным контрактом на бессмысленное наркотическое добро. Мы жаждем, нагло требуем одобрения и не обращаем внимания на его фальшивость.
Роман Дейва Эггерса на западе окрестили «хипстерским 1984», но дело не только в маркетинговом шаблоне: у произведений немало общего в структуре, методах и вызываемом ощущении страха. Пятиминутки ненависти по форме отличаются от корпоративов с веганским барбекю и фанком, но несут одинаковую социализирующую, объединяющую функцию, сходную даже по воздействию на читателя
Неплохие и полезные идеи потихоньку превращаются в инструмент давления, извращаются до экстремумов. Перекликающаяся с Тедом Чаном («Правда фактов, правда ощущений») диалектика того, что постоянный контроль мотивирует на самосовершенствование, выворачивается до нервных срывов, до роботизированного, стереотипного мышления, до искусственного стремления к ничего не значащим цифрам вместо богатства ощущений и единства опыта. Свобода умирает под грохот аплодисментов, и ближайшее будущее по версии писателя только на первый, поверхностный взгляд выглядит утрированным: маркетологам, кажется, уже сейчас подавай знания не только о любимом кино и недавних покупках, но и о предпочтительной руке для мастурбации – а ну как эспандеры продадут. Читаешь освежитель в туалете, а гугл после предлагает тебе новую бумагу. Кажется фантастикой, что с рождения и в одной виртуальной среде совершаются все действия: покупаются продукты, осуществляется голосование, платятся штрафы – пока коллега-иностранец, рассказывая про интернет вещей, не рекламирует с горящими глазами пуш-ап уведомления, выцеливающие тебя еще на парковке торгового центра, про таргетирование каждого шага и чиха. Кажется фантастикой всеобщая атмосфера участия и толерантности, пока не вспоминаешь цензуру «фейсбука» относительно политических, расовых и сексуальных меньшинств. Всего шаг остается до «полноты» – сегрегированной общности по различным группам признаков, где метят чужаков, как преступников (да и преступников тоже), где нет тайн, только сетевое линчевание. Человечество стоит перед выбором – свобода или счастье. И пусть для большинства счастье – лучше, я до конца буду отстаивать свое священное право быть мудаком.
Будущий фильм, как очевидно уже сейчас, будет построен иначе: там, где роман описывает историю падения в ад глазами одной девушки, историю, в которой она сама себе антагонист, кино вводит антигероя Тома Хэнкса как более ярко выраженного идеолога прозрачности, для контрастности и осязаемого авторитета при центральном для истории психологическом давлении и насилии. Уже по трейлеру видно, что акценты немного смещаются: Эмма Утсон говорит о самом большом страхе – не реализовать себя – на интервью, тогда как в книжной системе координат вместо задавания вопросов HR просто изучает профиль соц.сети, и никому даже в голову не придёт ничего уточнять. Показательная деталь, но необязательно свидетельствующая о чем-то плохом: более полярная антитеза может усилить эффект, и эмпатические методы в киноязыке отличаются от литературных. Уотсон и вовсе смотрится крутым выбором – для книжной Мэй она слишком умна, при этом сама актриса живёт «прозрачно» в облаке всеобщего внимания, иногда – благодаря усилиям хакеров – неожиданно слишком прозрачно. Немного настораживает Бойега, но не столько по расистским причинам, сколько благодаря неубедительной игре в «Пробуждении силы». Удастся ли сохранить самое важное? Не нарушит ли хрупкую магию излишняя концентрация вокруг слогана «всезнание – власть»? Выдаст ли Хэнкс зловещего антагониста, или постоит на сцене свадебным генералом? Узнаем совсем скоро.