От щегла до щёголя и обратно
Щегол (The Goldfinch), Джон Краули, 2019
Дмитрий Котов размышляет о птичке на картине Карела Фабрициуса в фильме Джона Краули
«Щегол» — экранизация одноименного бестселлера американской писательницы Донны Тартт, получившего Пулитцеровскую премию за художественную книгу 2014 года. Тринадцатилетний Тео Декер, полгода назад переживший уход отца из семьи, оказывается в нью-йоркском Метрополитен-музее в момент страшного теракта. Очнувшись посреди руин разрушенного выставочного зала, он получает кольцо с гравировкой от умирающего старика, а еще чуть позже понимает, что при взрыве погибла и его любимая мама. Оставшегося в одиночестве Тео берет под крыло утонченная женщина с холодным взглядом, но теплым сердцем — многодетная мать его школьного друга Энди. Трагедия навсегда меняет жизнь мальчика, однако «Щегол» — не только история утраты и психологических травм детства, это еще и крепкий детектив. В тот ужасный день судьба сводит Тео с девочкой Пиппой, торгующим антикварной мебелью мастером-краснодеревщиком Хоби и маленькой птичкой, изображенной на картине Карела Фабрициуса — голландского живописца XVII века, погибшего, по странному совпадению, во время уничтожившего его мастерскую взрыва пороховых складов в Делфте.
Более подробный рассказ о сюжете разрушит ее мистический флёр. Ведь первостепенное удовольствие, которое приносит неспешная лента Джона Краули — не отпускающее ни на минуту ощущение приоткрывающейся завесы тайны, обнажающей методично собирающуюся воедино мозаику. Незаметными прыжками перемещаясь во времени между Тео-мальчишкой и Тео-юношей, проникая в его воспоминания, тягостные думы и ночные кошмары, мы испытываем на себе чары заветного секрета, поведанного на ушко громким шепотом, медленно, с театральными паузами и по слогам.
Кадр из фильма “Щегол”
Сдержанный, размеренный, как стук метронома, фильм длиною в два с половиной часа лучше всего охарактеризует определение «интровертный». Кино будто отворачивается от нас и прячет глаза, в нем чувствуется острый дефицит сцен с яркой эмоциональной окраской. Хотя и те, которые есть, достаточно сильны и не позволяют огоньку зрительского интереса потухнуть. В основном такие эпизоды, в том числе и с участием детей, связаны с психологическим давлением или физическим насилием. Перспективные актеры Энсел Элгорт и Оакс Фигли общими усилиями создают цельный и убедительный портрет своего непростого персонажа. Однако экспрессия во многом держится на мощных ролях второго плана — малодушный и невротичный папаша Люк Уилсон, его быдловатая подружка Сара Полсон, смешно имитирующий русский акцент шестнадцатилетний парнишка Финн Вулфард, уже отметившийся в ужастике «Оно» по Стивену Кингу. Ну, и конечно, несравненная Николь Кидман, которой с возрастом все чаще удаются роли ледяных аристократок — благородных, как охлажденный лосось, и женственных, как маленькое черное платье и аромат Chanel No. 5.
Символику пернатого образа на полотне голландского художника в контексте фильма прочесть нетрудно. Это аллегоричное отражение самого Тео. Такой же несчастный и беззащитный, щегол смотрит с холста неуловимо пронзительным взором глаз-бусин, в котором угадываются обида, томные страдания, скрытый ум и внутренние конфликты. Посаженная на золотую цепочку и обреченная на несвободу, маленькая, но красивая и гордая птица отчаялась в невозможности улететь. Как и главный герой, будто пойманный в клетку и обездвиженный неблагополучным браком родителей, гибелью самого близкого человека, отцовской жестокостью, вредными привычками, ускользнувшей любовью и одним-единственным поступком, сковавшим одаренного мальчика мертвой хваткой цепкого капкана минувших дней. И, кажется, не размокнуть его ни импозантными пиджаками, ни обаятельной улыбкой, ни успешной карьерой. Нужно сохранять хорошую мину, пока птаха не выпорхнет из клетки, а скелет не вывалится из шкафа.
Первостепенное удовольствие, которое приносит неспешная лента Джона Краули — не отпускающее ни на минуту ощущение приоткрывающейся завесы тайны, обнажающей методично собирающуюся воедино мозаику
Многие поклонники книги и западные кинокритики выразили разочарование экранизацией и сочли переработку исходного материала неудачной. Но даже если рассматривать ленту Джона Краули как отдельное драматическое произведение, заметно сильнее с жанровой точки зрения выглядит ее детективная составляющая, нежели психологическая или философская. Это фильм о необъяснимости стечения обстоятельств, потенциальной цене выбора, разрушительной силе чувства вины и осязаемости призраков прошлого. К сожалению, глубокие мысли и высокие материи в работе Краули смазались, особенно контрастируя с внятным построением причинно-следственных связей, планомерным восстановлением логики событий и разрешением всех подвешенных интриг. Но, кто знает, какими новыми красками и четкими контурами вспыхнули бы заложенные в «Щегла» смыслы, будь картина минут на 40 короче.
