Полина Глухова – об экранизации Дмитрия Глуховского с Александром Петровым
Илья Горюнов (пока ещё «маленький/молодой» Александр Петров) хочет пойти на вечеринку в «Рай», мама его не пускает, надо учить уроки. Широким жестом Илья всё-таки настаивает на своём и отправляется в клуб на электричке Лобня-Москва, прихватив с собой волоокую подружку. Далее камера уже в клубе, в разгаре клубных страстей: в жерло московской жизни нулевых врывается наряд во главе с Иваном Янковским в роли Петра Хазина. Пётр сразу выступает плохим человеком (позже станет понятно, что плохим мальчиком). С боем вырванная возможность потусоваться оборачивается для Горюнова горем – семь лет за решёткой за пакетик с наркотиками, который ему не принадлежал. Семь лет – и вот тебя уже нет.
Илья Горюнов выходит на свободу, больше похожий на зверька, а не человека. Мать умерла, волоокая девушка захлопнула перед лицом дверь, лучший друг женился (= пал жертвой брака). Желание «поговорить» с похитителем жизни Хазиным (отличное от книжной основы Глуховского) оборачивается трагедией. Хазина больше нет, а у Горюнова в руках телефон. В напряженном, интенсивном, практически невыносимом потоке последующих событий, Горюнов ещё глубже закапывает свою жизнь в землю, ослеплённый то ли местью, то ли желанием обелить жизнь уже убитого обидчика Хазина.
Кадры из фильма “Текст”
За плотным ходом событий как-то упускаешь детали – лубочных второстепенных персонажей, трогательную линию матери Хазина, которая пишет сыну письма, аутентичность локаций, где Дзержинский превращается в Лобню, захватывающую однокадровость финальной сцены, сверхоткровенное хоум-видео Янковского и Асмус (в роли девушки Хазина). Нет какого-то конкретного достоинства или очерченного недостатка у «Текста», «Текст» на то и состоит из точек, запятых, коннотаций, цитат, трактовок, значений, клише, восклицаний, вопросов, … … …
Фильм становится цельным текстом, достаточно созвучным с тем, что сейчас происходит в стране (а также происходило раньше и, вероятно, будет происходить в дальнейшем).
Александр Петров в роли Горюнова похож на всех тех заключенных, кому, увы, так и не стать филологами. На него больно смотреть (не в плохом смысле). Моложавость Янковского слегка противоречит заданным обстоятельствам для его персонажа, однако именно это делает его жалким и пригодным для сострадания. Именно эта молодость позволяет жалеть и его, и его маму, и не дошедшие до адресата письма мамы, и родившееся позже дитя, и всех тех сынков, которые стали шишками, но все равно остались сынками. Жалко их молодых тел, молодых умов, молодых возможных свершений, которым не суждено было свершиться задолго до безродной смерти под плитой, прикрывающей все чёрные непроглядные реки.
Нет какого-то конкретного достоинства или очерченного недостатка у «Текста», «Текст» на то и состоит из точек, запятых, коннотаций, цитат, трактовок, значений, клише, восклицаний, вопросов
Реки эти длиною, увы, не в семь метров или лет. По сути, суд над человеческой жизнью + предсмертные трепыхания + попытки поквитаться с жизнью умещаются в одну кастрюлю с мамиными щами — пара дней, и кастрюля опустеет. Получится исход. Общество чистых тарелок.
В финале остаётся два крестика за 25 тр — набор. И всё это слишком в лоб, чтобы уйти от лба в эту зовущую непроглядную тьму и там над чем-то подумать.
Образ серого хрущёвского дома с кончившимся человеком в окне, палящего в ночной убогий двор с ментами, образ — очень страшный и как будто узнаваемый. Как будто мы всё это где-то видели, но, слава богу, что нет. Как будто эта никчёмная перестрелка всё время где-то в нашей жизни фоново звучит.
