Поза ребенка (Pozitia copilului), Калин Питер Нецер, 2013, рецензия
Пока Линклейтер, Андерсон и неизвестные широкому зрителю китайцы обмывают награды шестьдесят четвертого Берлинского кинофестиваля, Виктория Горбенко описывает румынское кино, получившее “Золотого Медведя” в 2013 году
Молодой мужчина сбил на ночном шоссе ребенка. Мальчик переходил дорогу в неположенном месте, водитель несся без соблюдения скоростного режима. Ребенок мертв, мужчина полон сил. У обоих есть семья. Одна семья безутешна, но сплочена своей бедой, другая напугана и погружена в конфликты. У одних есть горе, у других – деньги.
Калин Питер Нецер снял нарочито неприглядное по форме кино, где холодность и мрачность кадра заставляет поеживаться, а качка ручной камеры вызывает легкую тошноту. К тому же, первая треть фильма заставляет опасаться, что режиссер решил таким образом оформить тривиальное социальное высказывание о дураках на дорогах и недюжинной силе бабла, побеждающей любое добро: тут вам и дача взяток свидетелям, и звонки высокопоставленным друзьям, и намеки полицейских на содействие «по знакомству». Как только мать великовозрастного балбеса Барбу решает откупить сына от немалого срока лишения свободы, кажется, что пути у сюжета всего два: к торжеству справедливости либо в противоположном направлении. Однако Нецер в лучших традициях румынской новой волны оставил историю одного уголовного расследования фоном, сконцентрировавшись на людях.
Именно таким должно быть настоящее искреннее прощение: молчаливым и неловким
Интересно, что режиссерское внимание приковано не к правонарушителю (напротив, вплоть до самой последней сцены кажется, что Барбу индифферентно происходящее) и даже не к переживаниям семьи, потерявшей ребенка (здесь почти удается избежать спекуляции на очень непростой теме, о которой как ни говори, будет казаться фальшью). Нет, на ситуацию мы смотрим глазами матери, чей сын совершил страшную непоправимую ошибку. И, несмотря на демонстрацию Корнелией пренебрежительности, свойственной лишь сильным мира сего, несмотря на абсолютную безучастность трагедии, виновником которой стал ее сын, она вызывает зрительскую эмпатию. Кажется, что, снимая слой макияжа с немолодого и некрасивого лица, героиня одновременно обнажает душу. Да, хочется заставить ее подавиться огромными золотыми кольцами, затянуть воротник мехового пальто удавкой на морщинистой шее, но, откровенно говоря, любая на ее месте отдала бы все за спасение своей непутевой кровинушки.
Правда бедных противопоставляется правде богатых, правда виновных – правде пострадавших, а правда отцов – правде детей. Кроме всего прочего Нецер говорит о кризисе семьи, материнской гиперопеке, сыновьей неблагодарности, любви, которой можно захлебнуться, необходимости каждого иметь возможность принимать собственные решения и нести ответственность за свои поступки. Под родительским крылом уютно и тепло, но рано или поздно каждому приходится рвать пуповину, менять позу эмбриона на что-то более подходящее. Герои идут к этому пониманию через нелицеприятные скандалы и взаимные оскорбления, раз за разом упираясь в обоюдоострую глухоту. В конце концов эмоциональная плотина прорвется и будет высказано то, что замалчивалось и отрицалось, однако бессловесный финал так и не даст ответа, что же будет дальше. Хотя, наверное, именно таким должно быть настоящее искреннее прощение: молчаливым и неловким.
