Дисклеймер
Postcriticism – журнал о кино, а не о политике. Редакция может не разделять убеждения и мнения авторов, но всегда уважает их право на эти убеждения и мнения. К этому же мы призываем и вас
Начиная с 2014 года, современное украинское кино стало вызывать повышенный интерес на международных кинофестивалях класса А (Канны, Берлин, Венеция), и списать этот интерес только лишь на политическую конъюнктуру и власть отдельного исторического момента не вполне уместно и справедливо. Собственно, вся тяжелая, жуткая, страшная пятилетка после Революции Достоинства, крымских событий и войны на Донбассе прошла под знаменами возрождения украинского кино и культуры в целом (как массовой, так и в границах лютого трансгрессивного совриска), сформировав в условиях тотальной турбулентности т.н. новую украинскую волну, которая только лишь игровым кинематографом не ограничилась. Впрочем, откатимся на 28 лет назад, в 1991 год, когда Украина обрела независимость.
Украинское кино девяностых: не без хтони и макабра
Украинский кинематограф девяностых находился в не менее удручающем положении, нежели кинематограф России и Беларуси. Некогда большая студийная система, сформировавшаяся вокруг Одесской и Ялтинской киностудий, киностудии им. Довженко, Киевнаучфильма и Укртелефильма, и изрядно подпитываемая из метрополии, рухнула, и фильмов в независимой Украине девяностых, погруженной к тому же в экономический коллапс переходного периода Кучмы-Кравчука, снималось сущий мизер, зато кооперативного трэша, часто не доходящего до экранов, было даже больше чем нужно. Часто, то есть в 90% случаев, это были драмы на историческую тематику, усердно сдобренные насилием и чуть реже – сексом (ибо преимущественно это были экранизации хрестоматийной литклассики). Остальные 10% составляли боевики и триллеры, эксплуатирующие все прелести нового экономического и социального быта: маньяки, рэкетиры, просто интересные личности в поисках приключений там, где нам быть не хотелось. В арьергарде игрового независимого украинского кинопроизводства девяностых находятся лишь двое режиссеров, чей масштаб личности сопоставим со снимаемыми ими фильмами: Михаил Ильенко, рефлексирующий на темы УПА, и Кира Муратова, просто рефлексирующая.
5 лучших украинских фильмов девяностых:
Для режиссера Олеся Янчука “Голод 33” стал дебютом в кинематографе, и тем примечательнее что по этому фильму, снятому по мотивам повести Василия Барки “Желтый князь”, не чувствуется незнания режиссером базового кинематографического синтаксиса для уверенного шокового воздействия на зрителя. Исчерпывающе жесткий и местами до одури физически невыносимый, этот фильм вышел в канун Всеукраинского референдума 1 декабря 1991 года, символически хороня пребывание Украины в составе СССР. Примечательно, что “Голод 33” Янчука срифмовался с не менее устрашающим “Людоедом” Геннадия Земеля.
При всем своем нарочитом жанровом эпигонстве, “Америкэн бой” Бориса Квашнева выглядит более чем внятно срежиссированным боевиком, где типологически банальный герой-одиночка вступает не столько в противостояние с преступным миром родного ему захудалого городка, сколь с самими системообразующими элементами нового враждебного времени. Редкий пример постсоветского кино, в котором навязчивая эксплуатационность окончательно тает к финалу, опрометчиво убеждающему что “все будет хорошо” (но не так как у Дмитрия Астрахана).
Масштабное историческое кинополотно, снятое режиссером Михаилом Ильенко на пике своей творческой формы. Более полное название фильма – “Ожидая груз на реке Фучжоу возле пагоды” манит своей простоватой ориенталистской поэтикой, вместо которой, впрочем, в картине доминирует стилистика украинского поэтического кино, со всеми вытекающими. Исполнитель роли второго плана Богдан Ступка каждым своим появлением в кадре насыщает эту стильную эмигрантскую кинопритчу невиданной витальной энергией.
Сложносочиненная, вылепленная из глины кинематографа Вонга Кар-Вая, мелодрама дебютанта Василия Домбровского это вновь характерное для украинского кино девяностых размышление о времени и о себе. Замысловатый нарратив вкупе с эпичным временным охватом (до и после Второй Мировой войны) иллюстрирует то самое вечное вращение колеса жизни, которое с легкостью может стать кровавым колесом и колесом сансары. История любви на фоне постоянно меняющейся власти на Буковине всего лишь повод для режиссера понять специфику украинской идентичности во время всеобщей исторической неопределенности.
Кира Муратова в девяностых сняла три фильма, которые так или иначе цементировали все общественные постсоветские процессы. Но если “Чувствительный милиционер” и “Увлеченья” в целом работали вхолостую как полноценные высказывания, то “Три истории” вобрали в себя весь цинизм, нигилизм и абсурд эпохи и людей ее населяющих. Вместо тотального астенического синдрома наступил оголтелый хтонический ужас, примириться с которым возможно лишь если согласиться стать полноправной его частью.
Отдельные упоминания:
“Кислородный голод” Андрея Дончика – более мощная по киноязыку, чем “Сто дней до приказа” драма о неуставных отношениях в отдельно взятой военной части. Экранизация повести Юрия Андруховича;
“Огнем и мечем” Ежи Гоффмана – масштабная польско-украинская экранизация романа Генрика Сенкевича с россыпью звезд в кадре: от Даниэля Ольбрыхского до Изабеллы Скорупко и Богдана Ступки. Пафосно, жирно по киноязыку и несколько попроще, нежели “Потоп” и “Пан Володыевский”, но при этом тяжело не признать определенную художественную удачу этой копродукции;
“Несколько любовных историй” Андрея Бенкендорфа – эротическая вампука по мотивам новелл Бокаччо, Фирренцоли и Граццини-Ласка, являющаяся этакой разминкой перед сериалом “Остров любви”, о котором ниже;
Отдельно хочется остановится на десятисерийном украинском сериале “Остров любви” 1995 года режиссера Олега Биймы, поставленном по эротической прозе хрестоматийных украинских классиков: от Ивана Франко до Ольги Кобылянской. Лишенный какой бы то ни было претенциозности и визуально снятый так, как если бы Пазолини был гетеросексуалом-демократом, “Остров любви” весьма тонко (порой уж чересчур для свободолюбивых девяностых) рассказывает о пробуждениях чувственности и различных эротических трэвеллингах. Общим местом тогдашнего украинского культурного дискурса было сравнение “Острова любви” с “Декамероном”, но все же идейно ближе этому сборнику новелл “Дневники красной туфельки” Залмана Кинга, и кое в чем сериал Олега Биймы занимательнее буржуазных американских эротических зарисовок быта без бытия.
Впрочем, главным хитом не только украинского, но и российского телеэфира тех лет становится сериал “Роксолана” режиссера Бориса Нибиеридзе 1997 года. При всей вопиющей малобюджетности и исторических инсинуациях, простительных, впрочем, для экранизации романа Осипа Назарука, “Роксолана” не выглядит китчем, однако испытание временем сериал даже не старался выдержать.
Украинское кино нулевых (2000 – 2009): этапы взросления
С наступлением Миллениума украинский кинематограф вступил в период своего взросления. Во всяком случае, если судить и по количественному, и качественному присутствию украинского кинематографа, который наконец распрощался с причудами кооперативного кино. По-прежнему фундментальными темами были историческое прошлое, а не, к примеру, страннейшее настоящее. Однако Оранжевая революция 2004 года внесла существенные коррективы в культурный фон независимой Украины, и бурлящая современность буквально ворвалась на экраны, породив несколько по-настоящему диких фильмов.
5 лучших украинских фильмов нулевых:
Юрий Ильенко – одна из ведущих фигур украинского поэтического кино – в 2002 году снял свой самый скандальный и лучший фильм “Молитва о гетьмане Мазепе”, ставший к тому же безусловным актерским бенефисом Богдана Ступки. Выбросив за ненадобностью свои нарочитые поэтические киноприёмы, к тому времени неоднократно опошленные разными эпигонами, Ильенко снял фильм, с первого кадра пропитанный живительной мизантропией Питера Гринуэя, вкупе с присущей ему же спектакулярностью и спекуляции на трансгрессии действительности.
Основанный на крымскотатарском и украинском фольклоре, “Мамай” Олеся Санина это, конечно же, не только история любви казака к крымской татарке. В своей статье-комментарии “Кто боится Мамая” Олесь Санин рассуждает и о культурных кодах новой Украины, и о той системе страхов, на которые его фильм направлен, и о самом образе Мамая, “никто его имени знать не может; он в степях бывает, а никто про него ничего не знает”, резюмируя: “Когда я задумываюсь над международными конфликтами (русские – чеченцы, сербы – хорваты), то задаю себе вопрос: есть ли возможность мирного сосуществования? – И вижу ответ на нашем историческом примере: такая возможность реализуется только через любовь”.
Неторопливая монохромная меланхолия “Настройщика” Киры Муратовой обыгрывает знакомые жанровые тропы нуара: роковое влечение к роковой блондинке, секс и смерть, никаких роялей в кустах – только концентрированное погружение в экзистенциальное томление. “Настройщик”, конечно же, обманет зрителя и с нуаром, которым он не является, и с умозрительным антропологическим очерком нравов, которым он притворяется, и с самой сутью жизни, которая ускользает сквозь молочную пленку этого иронического на самом деле фильма.
До того как Алан Бадоев стал одним из самых дорогих клипмейкеров СНГ и превратил в трэш-шапито празднества на День Независимости, он снял мелодраму “Orange Love”, которая зафиксировала изменения в Украине после Оранжевой революции. Банальную историю любви Бадоев преподносит в режиссерской манере под “Догму 95”, живописуя весь яркий предметный бытовый мир Киева середины нулевых с влюбленной в город дотошностью.
“Менины” Игоря Подольчака стали, в первую очередь, большим сюпризом Роттердамского кинофестиваля. Между тем, режиссерский дебют Подольчака, лишенный линейного сюжета и представляющий собой свободное пространство кинематографа, вторит, не боясь быть уличенным в пародийности, всей европейской киноклассике: от Антониони до Гринуэя. “Менины”, как, впрочем, и следующий фильм Подольчака “Delirium”, это очередной сон о реальности, очищенный на сей раз от любых политических реалий современной Украины. Это кино не об Украине, но о том каково это жить вне: тела, сознания, бытия, своей идентичности.
Отдельные упоминания:
“Штольня” Любомира Левицкого – несмотря на то что трэша в современном украинском кино от начала времен снято было немало, именно “Штольня” является эталонным грайндхаусом, честно себя с ним и идентифицируя. Смотрибельности это ей не прибавляет, но кариесовый налет культовости фильм все же приобрел;
Не обошлось в нулевых годах и не без очередного украинского сериального явления, коим стал “День рождения Буржуя”, снятый по сценарию автора “Америкэн боя” Юрия Рогозы, ушедшего в опалу после Оранжевой Революции. Даже воспринимая этот сериал в контексте криминального бытописательства а ля “Бандитский Петербург” и “Бригада”, “День рождения Буржуя” настолько часто проваливается в сферический китч в вакууме, что сколь-нибудь серьезного осмысления жизненного опыта девяностых по горячим следам, увы, не получается.
Новейшее украинское кино (2010 – 2019): sturm und drang
Десятые года стали для Украины самым травматичным десятилетием в её независимой истории. Впрочем, эти травмы поспособствовали самоопределению страны и большей части её граждан, которые наконец стали идентифицировать себя как украинцы, хотя от нового sturm und drang никто не застрахован, особенно на фоне прихода к власти в 2019 году демагога и популиста Зеленского. С 2014 года начало по-настоящему функционировать Госкино, и производство чисто украинской кинопродукции, в том числе сугубо фестивальной, выросло в разы, украинское кино стало наконец интересным украинской же публике, хотя полной финансовой окупаемости смогли добиться не так много отечественных фильмов. Настоящий подъем, во многом благодаря международному кинофестивалю Docudays, испытывает украинская документалистика, даже более интересная чем украинское игровое кино, попавшее в шпагат между благостной комедийной глупостью мейнстрима и сильнейшими авторскими высказываниями, окупающими свой бюджет лишь за счет иностранных продюсеров и возможности европейского проката.
5 лучших игровых фильмов новейшей Украины:
Сотканный из личных воспоминаний, аскетично срежиссированный “Гамер” Олега Сенцова легко уместить в прокрустово ложе т.н. новой искренности, и проявлением лукавства это ничуть не будет. Режиссер одинаково честен как перед самим собой, так и перед своим зрителем, хотя, безусловно, и эта авторская честность такой же фантазм, как и компьютерные игры, приоткрывшие для главных героев ленты “окна возможностей”.
Именно с драмы “Племя” режиссера Мирослава Слабошпицкого можно начинать отсчитывать т.н. украинскую новую волну. Символично что один из самых горьких и жестких всего современного украинского кино вышел в переломном 2014 году, хотя кино это, конечно, выходит за рамки только лишь украинского контекста. Слабошпицкий безжалостно препарирует человеческое племя как таковое, погруженное в хтонь тотальной (душевной) немоты.
В отличие от документалистики, сразу взявшей курс на осмысление новой украинской реальности, игровое кино раскачивалось долго, однако выданный “Киборгам” кредит зрительского доверия кажется более чем справедливым. При всей неровности режиссуры “Киборги” это чуть ли не эталонный пример военной драмы о современности, лишенной явной спекулятивности. «Киборги» – это история не о войне, это фильм о людях и отношениях. О том, как в безвыходном, опасном месте собираются самые разные мужчины, с разными взглядами и, как они преодолевают трудности и становятся одним целым. Я боялась уйти в пафос и ура-патриотизм, ведь это не выдуманный остров, а реальная история, свое, родное. Мы все патриоты, но я ставила задачу в первую очередь писать об этих ребятах максимально честно» (из интервью сценаристки ленты Натальи Ворожбит изданию L’Officiel).
Событийный ряд дебютной картины режиссерки Марины Степанской “Стремглав” не отличается усложненностью, из этого аскетичного фильма выжаты соки любой экспрессии или надрыва. При том что за кадром – Революция Достоинства и война, сам фильм не экплуатирует новые национальные травмы, он их просто констатирует, не сбиваясь на пафос вперемешку с истерикой, и фиксируя на пленку историю взаимоотношений музыканта Антона, вернувшегося из Швейцарии, с Катей, которую скоро ждет переезд в Берлин.
Экзистенциальная трагикомедия “Вулкан” пересобирает заново реальность для главного героя картины Лукаса. Переживающий личностный кризис, Лукас попадает в самое настоящее междумирье, из которого, казалось бы, выхода не будет. Однако финал примиряет героя с реальностью, которая чересчур больно кусается.
5 лучших документальных фильмов новейшей Украины:
“Школа #3”, 2017 год, реж. Георг Жено и Елизавета Смит
В фильме «Школа № 3» представлен взгляд на войну с точки зрения детей, учеников этой же школы №3 в городе Николаевка Донецкой области. Основа ленты – документальная пьеса «Николаевка», написанная Георгом Жено и Натальей Ворожбит. Главный акцент в фильме делается на историях тринадцати детей, воочию увидевших войну и одновременно повзрослевших. Предметный мир ленты предельно конкретен: тринадцать героев показывают наиболее важные для себя вещи, еще с той, совсем мирной жизни, делятся воспоминаниями, связанными с этими предметами и пытаются отрефлексировать новые, экстремальные для себя обстоятельства жизни. Впрочем, их взросление рифмуется с взрослением страны. «Школа № 3», не размениваясь на банальности, осмысливает это самоопределение, столь же важное, сколь и травматическое.
“Явных проявлений нет”, 2017 год, реж. Алина Горлова
Среди современной украинской документалистики, которая осмысливает военный конфликт на Донбассе, режиссерская работа Алины Горловой выделяется тем, что дает зрителю полноценно услышать женский голос войны, без всяких приукрашиваний, недомолвок и упрощений. Это тонкое, детализированное в психологических деталях, кино аккуратно, без признаков манипуляции зрителем, рефлексирует в кадре все приметы ПТСР, выдернутые из частной истории. «Явных проявлений нет» (безу)словно становится символом общей травмы нашей страны. Травмы неизлечимой, еще и потому, что в картине озвучивается еще один идеологический конфликт, кроме военно-политического: конфликт женской идентичности и архаического мира, который что есть мочи сопротивляется тому, чтобы голос войны, голос армии был в том числе и женским.
“Горчица в садах”, 2017 год, реж. Петр Армяновский
Документалистика многогранного Петра Армяновського соткана из полутонов, бытовых подробностей, казалось бы, не всегда значимых слов. Материя его кино витальна и столь же насыщена телесностью, как и перформансы, которыми Петр Армяновський трансгрессирует окружающую действительность с ее политическим и социальным абсурдом. Картина «Горчица в садах” встроена в пласт документалистики о войне, но это редкая её разновидность на нашей кинотерритории, где острота конфликта на Донбассе непосредственно проговорена, но не отражена напрямую. «Горчица в садах» объективно выделяется и своим неторопливым, созерцательным темпом повествования.
В конце концов, суть ленты заключена в том числе и в самом возвращении главной героини домой, если угодно – вечном возвращении. Режиссер выбирает максимально адекватную интонацию – детальное, почти интимное всматривание в чужую жизнь, прислушивание к словам и некое медитативное погружения в быт и бытие, которое рифмуется с жизнью и смертью, войной и миром.
“Дельта”, 2017 год, реж. Александр Течинский
Картина “Дельта” Александра Течинского аппелирует в своем медитативном повествовании к чувственному восприятию мира вокруг. Мечты жителей дельты Дуная о загадочной белуге не так уж несбыточны, но есть в них не всегда ясно выраженный привкус экзистенциального бегства и некоего ленивого томления жизни, которая течет, как Дунай, без спешки, из года в век и из века в век. В отношении этой документальной философской драмы уместно определение её как “магического реализма”, на стыке авторских приемов Холлиса Фрэмптона и Герца Франка. Минимум претенциозности – максимум концентрированного человеческого бытия, пропитанного бесхитростным и в то же самое время одухотворенным бытом. Политика и даже само время растворено в водах дельты Дуная, который фиксируется Александром Течинским отточенным, поэтическим киноязыком.
“Портрет на фоне гор”, 2019 год, реж. Максим Руденко
Фотография – вещественный отпечаток прошлого, застывшая фиксация времени и бытия, слепок человеческой памяти, которая работает очень избирательно. В свою очередь случайно найденные киевскими художниками фотоработы гуцулки Параски Плитки-Горицвет открывают дверь в прошлое, способствуя и им самим, и зрителям понять настоящее. Документальный фильм Максима Руденко «Портрет на фоне гор» – концентрированная в своей плотности на минуту экранного времени кинопоэзия, которая характерна своей неторопливостью и киноязыковой выразительностью. Материя ленты соткана из осознания своей национальной идентичности и неизбежной связи времен, где в прошлом и настоящем – тяжелые исторические травмы и национальные трагедии, а будущее не кажется слишком определенным. И «Портрет на фоне гор» это портрет нации, ни больше ни меньше.
Отдельные упоминания:
“Delirium” Игоря Подольчака – психоделическая драма, густо замешанная на либидинозном мортидо. Украинский ответ opus magnum Йорга Буттгерайта “Король смерти”;
“Параджанов” Сержа Аведикяна и Елены Фетисовой – кинобиография выдающегося режиссера Сергея Параджанова, главный минус которой излишняя википедийность;
“Брама” Владимира Тихого – экранизация знаменитой пьесы Павла Арье “Баба Прыся, или От начала до конца времен”. Чернобыльская хтонь, умноженная на абсурд постсоветской жизни;
“Уровень черного” Валентина Васяновича – свадебный фотограф Костя переживает возрастной кризис, забывая что ад это в том числе и другие. “Фотоувеличение” по-украински;
“Дикое поле” Ярослава Лодыгина – истерн, снятый по культовой книге Сергея Жадана “Ворошиловград”, который изо всех сил пытается “фильмом девяностых”, но на пользу ленте это не идет;
“Домой” Наримана Алиева – тягучее роуд-муви про отца, который вместе с младшим сыном везет хоронить старшего, погибшего на Донбассе, на родной крымской земле. Сравнения с “Возвращением” Звягинцева лучше считать некорректными;
“Мои мысли тихие” Антонио Лукича – первая по-настоящему качественная украинская комедия, в которой нашлось место для иронии о специфике современного украинского кинопроизводства. То самое пост-пост и мета-мета, которого так не хватало украинскому кино.
Говоря же об украинских сериалах десятых годов, следует упомянуть разве что один, сумевший получить не только высокие рейтинги, но и сформировать, как стало ясно чуть позже, политическую повестку. Речь, само собой, о “Слуге народа” – сериале, вобравшем в своем сюжете (при никакой режиссуре и еще более отвратительной актерской игре) все популистские чаяния украинского народа, или если быть точнее – той его части, которую нельзя назвать пассионарной и даже политически образованной. Зритель, а потом уже гражданин обманываться рад, и “Слуга народа” выглядит не более чем трэш-манифестом, приправленном в правильных дозах левой риторикой. Симулякр заменил реальность, to be continued…
Набрав в последние годы невиданные темпы роста, украинскому кинематографу в ближайшем будущем может угрозать разве что сокращение госфинансирования Госкино и Украинского культурного фонда, с отменой преференций при производстве, а также (мало)вероятная отмена или сокращение квот на украиноязычную продукцию. Впрочем, делать какие-либо прогнозы до назначения на должность главы Госкино нового руководителя (пребывавший пять лет на посту Филипп Ильенко уволился) рано, однако определенно стоит заметить, что украинский кинематограф здесь и сейчас уже вряд ли вернется к тому удручающему состоянию бесконечной стагнации, наблюдавшейся двадцать с лишним лет назад.
