Позавчера в Италии открылся Венецианский кинофестиваль – старейший в мире международный киносмотр. Наш человек в Венеции – Антон Фомочкин – рассказывает о трех фильмах из программы события
Пеликанья кровь
«Горизонты»
Вибке объезжает лошадей для полиции. Локальный сержант то и дело зовет на ужин/ предлагает помощь / беспокоится о ней, но взаимности не получает. Женщина бы и рада, но забот навалилось. Она удочеряет девочку восточноевропейского происхождения из приюта. Та, поначалу поулыбавшись новоиспеченной матери, быстро начинает бесноваться, обмазывает ванную экскрементами, поджигает комнаты и, в конце концов, берется за нож.
Расстройства и патологии, которые по ходу картины приписывают девочке, – не единственная причина мучительной длины этой истории. Для главной героини психические проблемы ребенка (с острой социальной предтечей) являются задачей для укрощения, невзятой планкой, приводящей к фанатизму. Актриса Хосс старается подчеркнуть эту любовь искренними мотивами: то всплакнет, то взгляд в камеру направит жалостливый, но режиссер оказывается сильнее. Параллельно Вибке обучает девушку-наездника и коня по кличке «Топ-ган», поначалу неуправляемого, но как, окажется, способного к жизни в симбиозе. Подобная система образов затмевает эмоции, что были бы логичны для этой истории, подставляя картинные вставки. Если старшая сестра отворачивается от родительской заботы и зловещего ребенка – она напрямую в кадре повернется, обязательно в рапиде. Если отдалится – то завернет за угол и исчезнет из вида. Такой сюжет был бы уместен в одной плоскости, но Геббе совмещает бытовой хорор с мистическими элементами, разрушая весь фундамент нарратива, так, что становится неловко. Оказываясь на территории экзорцизма и жертвоприношения, «Пеликанья кровь» окончательно разваливается и становится плохим жанровым фильмом с фестивальной амбицией. Не помогут ни красиво подсвеченные красным светом кони, ни вплетение притчевых элементов в роль материнства.
Идеальный кандидат
Основной конкурс
Старика привозят в отделение скорой, завидев доктора, он начинает верещать уже не от боли, а от того, что лечить его собирается женщина. Именно она, по стечению обстоятельств, решит участвовать в муниципальных выборах, и волна негодования пойдет уже повсеместно.
Хайфа Аль-Мансур известна по «Важдже», истории маленькой девочки, которую не волнуют порядки и патриархальные устои: ей нужен велосипед (не положено) и дружба. Свернув на голливудскую дорогу и провалившись с «Красавицей для чудовища», режиссер вернулась к истокам. И сделан «Кандидат» по лекалам дебюта. Схожа как композиция, так и основополагающие элементы. Семья – поддержит и будет выше всеобщей истерии. Победа – не в абсолюте, а в самых малых вещах, во влиянии хотя бы на один ум. Если велосипед был метафорой свободы, то смена мнения здесь цель вполне конкретная. И в этом сущностное различие этих двух картин. Мансур выражает своим фильмом беспокойство, которое, в свою очередь, идеально вписывается в повестку сегодняшнего дня. И тем паче в критику Венецианского фестиваля в отношении малого количества участниц женщин в конкурсе. Но от самой сути высказывания картина не становится лучше. Она прямолинейна и поверхностна. Если мир маленькой Ваджды постепенно формировался на экране, словно нам приоткрывали дверь в ее ритуалы, маленькие и большие радости и беды, то жизнь Доктора (героиню почти весь фильм называют только так) достаточно условна. Движемое – мотив, здесь – починить дорогу к больнице, а потребность в уважении и поощрении вещи приходящие. Если Мансур так значим прецедент выборов, то она неоправданно нивелирует пафос нелепым комикованием, где кандидат смотрит блог республиканского политика в красной кепке, обучаясь азам. Когда к концу картины на инаковость Доктора намекнут уже посредством цвета машины на шоссе, останется только развести руками.
Необратимость
Спецпоказы
На сцене изнасилования героини Моники Беллучи в зале резко включился свет, видимо, от негодования. Один из важнейших фильмов XXI века был перемонтирован Гаспаром Ноэ в обратную сторону. Таким образом меняется как структура, так и акценты, но суть остается: время разрушает, судьбы написаны заранее, так писали в книге. Ноэ отказывается от подмены смыслов в финальном кадре, где идиллия внутри оборачивается злостью и скорбью. Громкие финальные аккорды ревут сразу после стробоскопической вставки на первых минутах. От Бетховена к техно, а не наоборот. Замысел как таковой может оставаться в любом поле: смена времен, другой взгляд на жанровые конструкты, части которых можно сложить вместе при просмотре. Важно то, что необратимость останется таковой в любом случае, и сила фатализма лишь усиливается при соседстве обеих версий. Гаспар сделал вброс, оставив его без ответа. Но зачем ответы, когда фильм столь прекрасен. Все мигает, камера летает, кости снова хрустят в клубе «Ректум».
