Подбросы, 2018, Иван И. Твердовский
Александра Шаповал – о новой картине Ивана И. Твердовского
В одном белом-белом интернате, с красивыми старинными лестницами, залитыми ясным солнечным светом, в окружении благодушной природы и добрейших, улыбчивых сотрудников жили оставленные дети. Все как на подбор опрятные, вежливые и дружелюбные. Один мальчик, Денис (Денис Власенко), обладал суперсилой – он не чувствовал боли. «Анальгезия – серьезная патология», – предупреждал его участливый директор, но тот все равно демонстрировал свою силу друзьям, прося потуже затянуть на теле резиновый шланг. А потом Дэн сбежал – вместе с мамой (Анной Слю), вдруг приехавшей забрать сына в новую, московскую жизнь.
Иван И. Твердовский, создатель жестокого «Класса коррекции» и фантасмагорической «Зоологии», в «Подбросах» идет по знакомому полю: странной телесной инаковости на фоне жестокого, несправедливого и непонимающего общества (и государства). Мальчик становится инструментом в руках маминых друзей из органов, разработавших грязную коррупционную схему: прыгает под дорогие автомобили, чтобы развести богачей на деньги. Радуясь своей нужности, участвует в подставных судах. Но змеиные кольца бездушного мира столичных «сильных» крепче шланга: они давят не только на тело.
Кадр из фильма “Подбросы”
Поле – то, проблематика – новая: судебного произвола и коррупции в «сердце мира», городе М., и здесь Твердовский берет иной тон. «Подбросы» – герметичная, глянцевая вселенная комикса, из сонного царства приморских гадалок и злобных железнодорожных детей перемещенная в сказочный город модников и канонических мажоров с вейпами. Эстетика «сырой» трясущейся камеры уступает место гладким отстраненным красивостям Дениса Аларкона Рамиреса; треки для школьников и душевность Алены Свиридовой – модным Луне и Ивану Дорну; а обои в цветочек – белым стенам с декором из магазина «Республика».
Неоновая грозовая тучка над кроватью Дениса в его новой комнате – торжество уравнительного дизайна: и не дурно, и не слишком кричаще. «Подбросы» что это облачко: приятные, осторожные и конформные. Демонстрируют недостатки государственной судебной системы, но тут же от них отворачиваются. Не вскрывают язвы, а лишь копошатся в них, не принося катарсиса, захлестывающего шока того же «Класса коррекции». Забирая зрителя в неоновую темноту столичной ночи (говоряще горят вывески баров «Terpila», «Все чужие»), проносят вихрем по обоссанной пьяной «элитой» (явно возомнившей себя героями Фитцжеральда) плитке – но благополучно возвращают в уютную пренатальность, отстроенный интернат собственной зоны комфорта.
Фантастика «Подбросов» (особенно финала), очевидно, должна работать от противного. Гротеск – прекрасный прием для высвечивания реальности. В «Классе коррекции» саднящая действительность заставляла встать на ноги колясочницу, потому что помочь больше некому. «Зоология» брала изначально гоголевской фактурой: настоящим магическим допущением в привычном нам мире. Сбежал у чиновника нос – или вырос у женщины хвост, не все ли равно, ведь абсурдность окружающего в разы сильнее. В «Подбросах» же сама реальность – магическое допущение, тонущее в бестиарии фантастических тварей: проглядываемая, но не ослепляющая. Она не хватает за горло, а нежно прихватывает. Это не асфиксия, а игра любовника, показывающего: «А еще я могу сделать так, но это не больно».
На тему судебного цирка несколько лет назад шел спектакль Владимира Мирзоева – по пьесе Владимира Войновича, под названием «Трибунал». Там подсудимого солили, перчили, посыпали лучком и морковочкой (он был приговорен к медленному томлению в «духовке строгого режима»). Вот этих лучка и морковочки и не хватает «Подбросам»: условной сорокинщины, инфернальной русской хтони, лезущей благодатными образами из самой почвы жизни. Кого ужаснет прилетающий в лоб триколор во всю стену на вечеринке злобных коррупционеров? Или тривиальный монолог второстепенного Виторгана: «Есть те, кто подбрасывает, а есть те, кого подбрасывают»? Когда один просмотр «Астенического синдрома» выдает такой взрыв реального русского ужаса, духа времени и состояния общества, какой не способен присниться, и совершенно иным языком?
На тему судебного цирка несколько лет назад шел спектакль Владимира Мирзоева . Там подсудимого солили, перчили, посыпали лучком и морковочкой (он был приговорен к медленному томлению в «духовке строгого режима»). Вот этих лучка и морковочки и не хватает «Подбросам»: условной сорокинщины, инфернальной русской хтони
Что действительно могло бы выстрелить в «Подбросах» – не сатирическая «изобличительная» интонация, а экзистенциальная нитка: вящий страх маленького внутреннего ребенка перед взрослым индифферентным миром, неумение жить за пределами стен своего бэби-бокса. Действительный ужас человека нового времени. Но и здесь – полумеры, движенье по стеночке. Поедания торта с мамой под танцы в одном нижнем белье – недостаточно, как и символического взрыва тела в жгутах. А именно эти сцены и есть самые реалистичные в своей болезненности. Персонажам, явно отмеченным травмами, увы, не хватает психологической и драматической глубины, настоящих экспрессии и трансгрессии. Певица Луна без остановки предлагает им «поиграть в свободную любовь», а фильм оставляет где-то за скобками грязь, мат, мордобой и инцест. А жизнь не оставляет.
Точнее звучит другая песня Луны здесь: «Мальчик, ты снег, которого не будет». Снег не пойдет, пока мы раз за разом будем заниматься эскапизмом, возвращаясь в родное болотце амбивалентности, врожденной анальгезии и конформизма. И над этим посылом, вкладывал его Твердовский в свой фильм или нет, задуматься точно стоит.
