Terra incognita: “Убийцы среди нас” Вольфганга Штаудте

Бес памяти

Артур Сумароков рецензирует послевоенный фильм Вольфганга Штаудте

Война закончилась, наступила тишина, траурное молчание – и попытка исцелиться от всеобщей коллективной травмы: как для победителей, так и для побежденных, ибо с обеих сторон остались только руины и прах. Тяга к возрождению неизбежна, но сперва надо пережить возвращение туда, где уже ничто не выглядит прежним и не будет таким, как прежде. Возвращение домой. Возвращение к привычному, но уже абсолютно другому бытованию, растворенному в щелочи постоянных воспоминаний, иголками впивающихся в мозг и не отпускающих практически никогда, может быть, лишь на секунду, но это так мало, почти ничто.

В послевоенном, зияющем ранами бомбардировок Берлине 1945 года под крышей одной и той же квартиры встречаются доктор Мертенс, некогда работавший на нацистов, и молодая немка Сузанна, прошедшая через ужас концентрационного лагеря. Палач и жертва, тот, кто нарушил самовольно уединение ее жилища, и та, кто пытается заново ощутить вкус жизни, аромат свободы, осознать себя после всего с ней случившегося… Кажется, что сюжет первого немецкого послевоенного фильма, драмы режиссёра Вольфганга Штаудте “Убийцы среди нас” 1946 года, вот-вот свернёт в сторону неминуемой любовной лирики, пронизанной духом явственной перверсивности (и станет этаким набросок будущего “Ночного портье” Кавани), но нет. Штаудте, избрав метод нарративной дискретности, личное затеняет общим, старательно дистанцируясь от намеренной романтизации. Для него нет места чересчур пылким чувствам на фоне переживания, проживания заново героями своего, такого недавнего прошлого, в котором было одно сплошное насилие – и ни минуты для рефлексии.

Кадр из фильма “Убийцы среди нас” Вольфганга Штаудте

“Убийцы среди нас” – плакатное, не лишенное нарочитой аффектации высказывание о той подчас невыносимой природе прошлого, от которого невозможно спрятаться в парах алкоголя или в самосозданном забытьи, когда ничто и никто не тревожит, а все грехи, большие или малые – будто прощены, пропущены сквозь жернова истории. Режиссёр достаточно резко расставляет акценты для зрителей, прибегая к тому, что можно назвать “правдой исторического момента”. Снятый на руинах Берлина, фильм Вольфганга Штаудте берет на себя смелость первым выговориться за весь немецкий народ, оказавшийся по своей воле в плену безумия одного тирана. Пускай этот монолог сбивчив, пускай в нем слишком много прямолинейно выраженных мыслей, пускай это будет так – но это то самое необходимое противоядие от горькой пропаганды, без которого коллективное бессознательное не исцелится.

Доктор Мертенс прекрасно осознает, что он совершал, но своё прошлое он пытается оправдать исключительностью собственного профессионального долга, пресловутой и не к чести часто поминаемой клятвой Гиппократа. Появление же Сузанны ещё больше усиливает его комплекс вины на фоне столкновения с однополчанином Брюкнером, совершенно не терзаемым муками совести. Если Мертенс наказывает себя не уходящими воспоминаниями, в которых он предстает не более чем инструментом в руках НСДАП, то Брюкнер живёт по противоположному принципу: для него нет такого понятия как коллективная вина, коллективная память, коллективное наказание. Нет, Брюкнер, когда-то с лёгкостью подписавший приказ о расстреле польской деревни в канун рождественских празднеств, не страдает ничем человеческим, он постоянно выбирает для себя зону комфорта, в которой он правее всех за счёт живучести, помноженной на конформизм.

 “Убийцы среди нас” – плакатное, не лишенное нарочитой аффектации высказывание о той подчас невыносимой природе прошлого, от которого невозможно спрятаться в парах алкоголя или в самосозданном забытьи, когда ничто и никто не тревожит, а все грехи, большие или малые – будто прощены, пропущены сквозь жернова истории

Собственно, главный конфликт фильма – не между Сузанной и Гансом Мертенсом, но между Мертенсом и Брюкнером, между пыткой виной и лёгкостью выбора абсолютной исторической амнезии. Конечно, Брюкнер найдет себя на скамье подсудимых Нюрнберга, и, может быть, даже сумеет испытать раскаяние, но правда жизни такова, что не все военные преступники были наказаны, а коллективная память слишком уж часто стает давать сбои. Слишком часто делая белое черным и наоборот: война выиграна, но души проиграны.