Анна Каренина (Anna Karenina), 2013, Джо Райт, рецензия
Денис Виленкин примеряет бороду Жижека, разбирая на психоаналитические молекулы новый фильм Джо Райта
Неспроста, стоит заметить, Анна видит в отражении стремительно настигающий ее поезд – Райт безупречно ловит фатальную интонацию в толстовском тексте. Неспроста и Лев Николаевич отправляет оступившуюся блудницу под беснующиеся колеса – это не безвкусие или желание писателя обернуть труп высокой трагедией. Смерть как физиологическое состояние, лишенное всяческого сакрального смысла, в большей степени расплата, нежели освобождение от бремени тленных забот, настигает Анну, потерявшую честь и страх в момент, когда героиня уже взрастила погибель внутри себя. Эта смерть, не поэтизированная, лишённая своей заветной эстетики, мучительное течение соматического, если угодно, распада, для Толстого есть лишь приземленный процесс угасания жизни с инфильтрацией провиденциального духа смерти. В сущности, Райт ухватывает мотив неминуемого рокового преследования в танцах, сменяющихся постельными сценами, где запыхавшаяся страсть вместо того, чтобы остановиться, с новой животрепещущей силой разгоняет свои шестеренки.
Выходит, что в «бессознательном» Анна была мертва изначально, она лишь верно двигалась к своей желанной смерти
Вронский, являющийся, пожалуй, проявлением влечения, мощнейшим бессознательном инстинктом – Ид или Оно – соблазняет ошибочную самоидентификацию в лице Анны, которая отождествляется с Эго. Алексей Каренин, Супер-Эго, – стыд и совесть в структурной модели психики, то, что в принципе вызывает здоровое стремление. Когда низменное берет вверх, начинает работать принцип удовольствия, в свою очередь влекущий за собой не распознаваемое сознанием влечение к смерти. Выходит, что в «бессознательном» Анна была мертва изначально, она лишь верно двигалась к своей желанной смерти, бегству от психоэмоциональной нагрузки, чем и руководствуется принцип удовольствия. Райт и здесь действует предельно точно – героиня проходит мимо фигур застывших людей, вглядывающихся в её лицо, они абсолютно точно существуют «вне», это ирреальность, свидетельство того, что кончина физиологическая станет венцом, оргазмом, если опять же проводить параллель «желание–смерть».
Примечателен финал картины, игриво перекликающийся с «Опасным методом» Кроненберга, идиллическая картина душевного равновесия, единства с природой. Левин (альтер-эго самого Толстого) из роли дамского угодника перевоплощается в семейного человека, а смерть Анны будто бы на все том же бессознательном уровне делается причиной для существенного страха. Может, вечное обновление всё-таки имеет место быть? В ответ лишь паровозный гудок.
