1408
Сергей Феофанов – о “Бартоне Финке” братьев Коэн
1991 год. Холодная война подходит к концу, Бориса Ельцина считают перспективным молодым политиком, Югославию гнет и ломит в раскол, а на Ближнем Востоке разгорается война в Персидском заливе. Братья Коэн уже сняли “Просто кровь” и “Перекресток Миллера”, но еще не стали живыми классиками, ответственными в американском независимом кинематографе более-менее за все (великими их начнут считать позже, после “Фарго” и “Большого Лебовски”). Новую картину братьев показывают в Каннах, и там “Бартон Финк” получает три приза, включая “Золотую пальмовую ветвь”.
“Бартон Финк”, рецензия
1941 год. Нью-йоркский драматург Бартон Финк пытается создать новый театр, посвященный проблемам простого человека, синего воротничка из большинства. Пьесы Финка пользуются успехом, но тут агент предлагает ему творческую командировку в Голливуд. Бедолага соглашается и уезжает в Город Ангелов, разменивая того самого “простого человека” на огромный и страшный конвейер по производству целлулоидного счастья. Студийный босс требует сценарий фильма о спортивной борьбе, встреченный в туалете великий писатель оказывается неадекватным алкоголиком, глупая вобла воображения тихо барахтается в тине сердца, а безъязыкий Бартон корчится в номере заштатного отеля, не в силах выдавить из себя и тысячи печатных знаков.
Стив Бушеми вылезает на свет Божий из какого-то фантасмагорического чулана, волшебная камера Роджера Дикинса наезжает на душераздирающие обои, за кадром инфернально пищат комары, а пинап на стене манит гипнотическим спокойствием. В обернутой упаковочной бумагой коробке скрывается то ли отрубленная голова литературной негритянки, то ли душа Марселласа Уоллеса, то ли скрытая под бедствиями и несчастьями надежда. “Бартон Финк” не зря считается культовым фильмом – смешивая жанры в абсурдистскую и где-то даже кафкианскую кашу из топора, Коэны чертовски удачно жонглируют образами, архетипами и мифами. Даже вполне эпизодические копы (италоамериканец и немец-перец-колбаса) не просто так отпускают антисемитские шуточки. Что говорить о более значимых персонажах? Вот злая карикатура на Луиса Барта Майера, вот пьющий горькую в золотой голливудской клетке Уильям Фолкнер, а вот и Клиффорд Одетс, безошибочно узнаваемый в образе самого Бартона Финка. Как и Одетс, Финк верит в волшебную силу искусства, страдает левацким идеализмом и трогательно любит “простых людей”. Абстрактных, разумеется: реальные “простые люди” при личной встрече набьют ему морду.
В конечном счете, картина Коэнов посвящена тому же, чему и притча о зубах гоя из “Серьезного человека”. Искать смысл жизни – все равно, что разгадывать сны царя Навуходоносора; теоретически возможно (священное писание подтверждает), но на практике вас, скорее всего, изрубят на куски
Не следует, впрочем, воспринимать пятый фильм братьев Коэн в качестве постмодернистской вещи в себе, веселого карнавала, где Джон Гудман показывает Джону Туртурро борцовские приемы. Это весьма едкая сатира над Голливудом, представленным здесь в виде марракотовой бездны, в которую с гулким воплем летит жизнь талантливого еврейского драматурга из Нью-Йорка. Это ироническое изображение писательского кризиса и творческих мук вообще. Это, наконец, история живого мертвеца, который попал в ад и никак не может оттуда выкарабкаться. Земную жизнь прожив до половины, он очутился в сумрачном лесу. Его лимб – бродвейские подмостки. Его Беатриче отрубили голову. Его Вергилий – неуклюжий и потный толстяк, то ли неудачливый продавец страховок, то ли Норман Бейтс.
Понятно, что подобную многозначительность очень удобно осмыслять, но совершенно невозможно полностью осмыслить. “Бартон Финк” – и то, и другое, и третье. И кузница, и житница, и здравница. Здесь слишком много всего, чтобы огранить фантасмагорию Коэнов ясной и однозначной интерпретацией. В конечном счете, картина Коэнов посвящена тому же, чему и притча о зубах гоя из “Серьезного человека”. Искать смысл жизни – все равно, что разгадывать сны царя Навуходоносора; теоретически возможно (священное писание подтверждает), но на практике вас, скорее всего, изрубят на куски. Феномен человеческой жизни слишком велик и сложен, чтобы из него можно было сделать какие-либо обобщающие выводы. Печально и немного лукаво улыбаясь нам с экрана, братья говорят: мы знаем о жизни лишь то, что ничего не знаем.
Другие, впрочем, не знают и этого.
