Silencio
“Отчуждение”, 2002
Фотограф Махмут, чей тестостерон снижается со скоростью более двух процентов в год уже больше лет так десяти, существует настолько заурядно, что неприметностью напоминает домовую мышь, поселившуюся в уголках его собственной стамбульской квартиры. Неторопливый ритм периодического потребления хлебобулочных изделий, редких фрикций с женщиной в коричневом пальто и частого просмотра картин Тарковского нарушает своим приездом двоюродный брат-деревенщина Юсуф, принявший неожиданное решение – спастись от последствий экономического кризиса в турецкой провинции, найдя работу на корабле в столичном порту зимой. На протяжении практически двух часов зрителю доведется наблюдать акт не автобиографии, но самопсихотерапии режиссера Джейлана, ставший, быть может, одновременно прологом и первыми строчками эпилога авторского фестивального кино.
Долгие статичные планы и неизбывные фрустрирующие как зрителя, так и создателей думы о поглотившем как бытие, так и сознание Его величестве тлене, сопровождаемые кинодинамическим ничем в «пальмовом» покере могут быть биты разве что откровениями о 9/11 ну или на худой конец лесбийскими ласками. Этот закон сохранения скуки, обеспечивший его, джелайновскую, прелесть в 2014 году, режиссер открыл для себя еще за двенадцать лет до своего триумфа безволия. От механистической продуманной выхолощенности «Отчуждение» спасает разве что присущая нескольким первым работам любого мастера непритворность и неподдельность авторских приемов, похожая на прямодушие пробных постельных изысканий. С силой ручной коробки передач педалируемая многозначительность скользящих по случайным прохожим взглядов одного из героев Юсуфа еще не становится самоцелью в вакууме картины, а пока что наполнена, как ни странно, смыслом – ускользающей как песок турецких побережий красотой человеческой близости. Социофобия джейлановского кинодвойника Махмута не самовлюбленно смакуется, а становится объектом интеллигентной разновидности бимбомовской иронии. При этом авторское послание читается так же просто, как рэп добившегося паренька из черных районов – холодные кадры заснеженных улиц Стамбула и просторов Турции, крупные планы заброшенных оледеневших верфей довольно-таки прозрачно намекают на душевное состояние из заголовка. Забавно, что наблюдать за экранным бездействием не то, чтобы интересно, но все-таки поучительно.
Под скрип дощатого пола и сопение молчаливых героев понимаешь – чтобы в 45 лет не снимать рекламу плиточной фабрики и вместо съемок картин под Тарковского видеть только сны под него, развлекаясь вечерами стыдливым просмотром girl-on-girl porno, никогда не стоит отказываться от пусть наивных, но искренних мечтаний ради спокойной жизни. Кстати, именно молчание представляется самым самодостаточным приемом Джейлана. Картину хочется зафиналить еще после минут двадцати на первом же якобы по душам диалоге. Ведь именно там, в расфокусированной сцене полового акта, степенной тоске просторов, словно сощедших с современных ведут, тишине, прерываемой лишь торопливо оставленным на автоответчик сообщением и суетой консьержа, и скрывается честная частичка режиссерской тоски, а снимать минималистические картины в стенах реального жилища с непрофессиональными актерами могут и, простигосподи, первые паранормальные явленщики.
