Похороните за порэбриком
Дуэлянт, 2016, Алексей Мизгирёв
Денис Виленкин рецензирует “Дуэлянта” Алексея Мизгирева.
«Но голова у нас, какой в России нету,
Не надо называть, узнаешь по портрету:
Ночной разбойник, дуэлист,
В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,
И крепко на руку не чист;
Да умный человек не может быть не плутом.
Когда ж об честности высокой говорит,
Каким-то демоном внушаем:
Глаза в крови, лицо горит,
Сам плачет, и мы все рыдаем.
А. С Грибоедов «Горе от ума»
Пётр Фёдоров, наряжаясь в сюртуки, перемещается по перегруженным тюками и предметами интерьера павильонам с подклеенными геракловскими cgi-задниками. Хоббитовский Дэйл из окна дымится мыльным Мордором, маячит купол Исаакиевского собора, персонажи поспешно телепортируются. Весь фильм восковые герои смотрят друг на друга, как ужаленные куклы в музее Мадам Тюссо (пляжном филиале, на самом деле). «Дуэлянт» через вызывающе смешные взгляды и трюки (главные – с двухколесным велосипедом и с Аве Марией и велосипедом отдельно) всем своим гордым пиксельно-нафталиновым видом и монументальной поступью Медного всадника как бы вопрошает: «Кто смеет сомневаться в моей чести, господа?» «Я – первый», – непроизвольно отвечаешь.
В общем-то, это «Видок», съевший своих создателей вопреки природе, жанру и правилам отечественного кинопрома. И, если задуматься, ничего страшнее для просвещения, чем Петровское окно в Европу, быть не может. Через это самое окно видно все, кроме Петербурга, людей и дуэлей. Смешные юбисофтовские птицы, синее, как заставка виндоуса, небо. А когда вдруг из Изумрудной комнаты камера попадает в условный порт, начинает моросить грибной дождь, по-хорошему представляющий несколько пожарных расчетов, три, вроде как сцены, заливает героев в разные их промежутки бесполезного кукольного бытия. Камера здесь вовсе уморительный попутчик всей этой дуэльной затеи. Планы она берет от пупка, паха, либо от лодыжки, что как бы заставляет наблюдать тональный крем на лице Табакова и Хлыниной и уверовать, что авторский проект может быть и широк и блокбастерен, и для ну всяческой целевой аудитории, здесь же делают искуйство. Ракурс с верхней точки взяться не может вовсе -либо из-за этого вопиющего чуйства искуйсства, либо потому что модельки и декорации все же стоят приличных монет. Посему Петроград здесь – грязь, месиво, пара вывесок на дореволюционном, ну такой, под Достоевского, чтобы было как бы по правде; или же – портовый солнечно-дождливый, для другого уже мифоразрушения. Там не всегда пасмурно и грязно, как у Федора Михайловича. Бывает и дождь из шлангов.
«Дуэлянт», рецензия
Игра в классиков – занятие не менее пагубное, чем дуэли. Ведь как можно оставить Петра Федорова откисать в озере в позе убиенного Христа. Популяризация хрестоматийного образа через узнаваемость – удел, по правде, какого-нибудь Местецкого в «Тряпичном союзе». Нельзя стать большим русским автором на ровном месте, просто сыпля поверхностным символизмом и одаривая главного героя узнаваемыми чертами известного бретера графа Федора Толстого, познававшего себя у алеутов продолжительное время и привезшего с островов целую коллекцию наколок. А из кругосветного путешествия, по сведениям, был он высажен на берег, поскольку научил орангутана писать чернилами, и тот изничтожил весь судовой журнал. Интересно, как выглядит режиссерский дневник Мизгирева. Сам Толстой, вступая с Пушкиным в конфликты, любил разжиться на вирши в духе –
«Сатиры нравственной язвительное жало
С пасквильной клеветой не сходствует немало.
В восторге подлых чувств ты, Чушкин, то забыл,
Презренным чту тебя, ничтожным сколько чтил.
Примером ты рази, а не стихом пороки
И вспомни, милый друг, что у тебя есть щеки.»
Жаль, что это все нечестно и вообще к дворянам никакого отношения не имеет, как и стахановцы к искусству. Но чего говорить, когда дуэли происходят в зале, полной людей без какой-либо трепетной сакральности или хотя бы банального исторического императива. Подлость, лишенная признаков искусства.
Где-то ближе к середине картины возникает ощущение, что замечательному актеру Петру Федорову вкладывали все эти строки в уста, но удалили, соблюдя какой-то постсоветский кодекс Хейса, решив, что Западу можно и так по-свойски утереть нос. Вот, как например, назвать Александра Сергеевича, Чушкиным. В бесконечно плохо разыгранной сцене ссоры, подобно как в Сологубовском «Мелком бесе», прозвучит: «Ты не раб». Вскоре и сам герой озвучит: «Я не раб». Он отказывается от своей первичной идентификации не только с Раскольниковым, так как это было бы верхом пошлости и популизма, но и с А.С. Пушкиным, где «не раб – это не арап». Стихов герой не пишет, а просто киллерствует за деньги и общается исключительно идиомами. Захожий в кадр любимый артист режиссера Быкова начнет сыпать «суками», а Мизгирев на долю секунды почувствует себя в своем сервизе, благо камера впервые за весь фильм оправданно окажется на полу: герою противостоящему будут ломать зубы. Раннеиньярритовский флэшбек напарывается на позднеинрьярритовский флэшбек, очередное «вы мерзавец» – на очередную дуэль без секунданта или мало-мальского соблюдения дуэльного кодекса. «12+» не выдерживают, само собой, секса в карете или же операции по изъятию пуль из плоти, но тут как бы все понятно, ведь «Дуэлянт» – это кино брошенных сил. Мы вам – цирк и лошадей в Манеже, радуйтесь. Вы нам – явку, пароли и апплодисменты. Жаль, что это все нечестно и вообще к дворянам никакого отношения не имеет, как и стахановцы к искусству. Но чего говорить, когда дуэли происходят в зале, полной людей без какой-либо трепетной сакральности или хотя бы банального исторического императива. Подлость, лишенная признаков искусства. Bang, bang, my baby shot me down. А перчатку не швырнете?
