Игорь Нестеров о жизни и творчестве Алексея Балабанова
Алексею Октябриновичу Балабанову посвящается
Захлестнувшая страну углеводородная эйфория последнего десятилетия сыграла с сознанием россиянина странную шутку. Возник прочный, успевший глубоко врыться в почву массовых представлений штамп о потерянности, пустотности и исключительной порочности 1990-х гг. в сравнении с самодовольной, во многом лицемерной стабильностью дня сегодняшнего. Упрёки прошлому следуют длинной чередой: время культурного беспросвета, время материального и морального разорения, время надлома цивилизационных основ, время звериной гонки на выживание, в котором не оставалось места для созидания, творческой самореализации, милосердия и простого человеческого счастья. Из-под добрых царей лился в рты мармелад, обыватель обречённо глотал хлебные крохи, хам золотыми зубами жадно отгрызал куски от государственного пирога, художник коленопреклонённо стоял на паперти с протянутой рукой. Девяностые превратились в чучело для битья, в удобную мишень для плевков и пинков. Солженицын твердил об искалеченном русском характере и о выжженной земле, Зиновьев вещал об интеллектуальном кретинизме, нравственном уродстве патрициев и апатии плебеев, Астафьев как-то обронил о начале конца. Из-под несметного числа поношений проступает пейзаж кладбища для светлых чаяний, благих начинаний и восходящих талантов.
Однако в этом сумрачном декадансе, в гнетущей атмосфере упадка формировались, созревали и пробивались сквозь слои золы и тлена новые властители умов, лекари душ, целеустремленные искатели правды бытия. В музыке, в литературе, в журналистике. Кинематограф исключением не был. Советское кино, освободившись от пут цензуры, избавившись от идеологической монотонности, сбросив изношенную до дыр одежду соцреализма, переродилось в новом обличии. Это обличие многим пришлось не по нутру. Вместо радуги – тучи, вместо свежего воздуха – заводская гарь, вместо парадов – стрелки и разборки. Из крайности в крайность: вычурный, показной оптимизм насаждаемой «советскости» обернулся вдруг кромешной безысходностью новой России. Быть может, время щедро дарило творцам свои партитуры, а те лишь истово переносили их на киноплёнку. Быть может, как молвил поэт, темнота внутри была ничем не хуже, чем темнота снаружи. Но при свете лампы оглядывая неприветливые чертоги прошлого, всё отчётливей осознаешь, что в мороке последней декады двадцатого века было место и трепетной надежде, и божьей искре, и мятежной совести, и бескомпромиссной честности, и невероятной художественной силе в постижении современности. Были и пророки в своём отечестве. Мы просто привыкли их не замечать. Пока они живы…
Сокрушительно внезапно оборвался жизненный и творческий путь Алексея Балабанова. Он оставил нам к осмыслению и переосмыслению своё богатое наследие из двенадцати полнометражных картин, четырёх короткометражных лент и одной незавершенной, но от этого не менее значимой работы. Каждый кадр – живая единица, каждый образ – сложносоставной паззл, каждый фильм – микрокосм. В этой кинематографической вселенной пищи духовной, пищи интеллектуальной, пищи визуальной хватит всякому, от анархиста до моралиста, от националиста до космополита, от искушённого критика до обычного зрителя. В его фильмах – эскизы, панорамные пейзажи и рельефные портреты метафизических зон и обитателей того мира, в котором мы жили, живём и жить будем, пока человек мыслит и следовательно существует. Ведь те проблемы, которые поднимал Балабанов в своих произведениях, те треклятые вопросы, которые он неустанно задавал себе и публике, те «хромающие истины», к которым он обращался, с течением лет актуальности не теряют, а, напротив, наполняются смыслами, толкованиями и врастают в национальное культурное пространство. И поэтому вдвойне закономерно, что центром и точкой отсчета балабановской кинематографической стихии со времён документальных работ конца восьмидесятых был русский человек, российская социальная среда и российская жизнь во всём её ужасе и величии, трагизме и героизме, убожестве и богатстве.
Алексей Балабанов выбрал кинематографическую стезю не сразу. Закончив переводческий факультет педагогического института в Нижнем Новгороде (до 1990 года – город Горький), отслужив два года в военной транспортной авиации, став невольным свидетелем и участником войны в Афганистане, он поступает на работу в Свердловскую киностудию в качестве ассистента режиссёра и одновременно получает второе образование, учась на Высших курсах сценаристов и режиссёров. Работа связана с частыми командировками по РСФСР – он объезжает практически всю восточную часть страны от Камчатки и Дальнего Востока до Урала. Именно в этот период Балабанов снимает свои первые короткометражные сюжеты – сжатые документальные зарисовки о стремительно набирающем популярность свердловском рок-клубе. «Раньше было другое время», «У меня нет друга» – курсовые проекты, «Егор и Настя» – дипломная работа начинающего кинохудожника. Все они демонстрируют быт и творческие поиски подпольной музыкальной тусовки уральской столицы, открывают перед общественностью субкультурный, даже контркультурный андеграунд. Впервые на киноплёнке запечатлены Егор Белкин и Настя Полева, ставшие впоследствии рок-кумирами Вячеслав Бутусов и Илья Кормильцев. Звучат композиции «Урфин Джюса», «Насти» и, конечно, «Наутилуса». Музыке последнего будет суждено сыграть особую роль в киносудьбе режиссёра, стать талисманом одной из главных его картин.
В начале 1990-х гг. происходит судьбоносное знакомство Алексея Балабанова с Сергеем Сельяновым, который в качестве продюсера профинансирует и выпустит в прокат все его фильмы от первого до последнего. Первые полнометражные полотна – экранизации иностранной классики абсурда: «Счастливые дни» по мотивам произведений Самюэла Беккета и «Замок» Франца Кафки. В «Счастливых днях» в качестве места для съёмок выбирается Санкт-Петербург, который с тех самых пор, как город-паук, город-оборотень, город-мечта, постоянно меняя маски, станет полноценным молчаливым персонажем львиной доли балабановских кинотворений. В 1995 году в альманахе «Прибытие поезда», посвященном столетию синематографа, выходит короткометражка «Трофим», в которой режиссёр откровенно иронизирует по поводу сущности и важности кино как искусства. Двумя годами позже случается то, что рано или поздно должно было произойти: на экраны выпущен фильм «Брат», который вызывает массовый зрительский ажиотаж, производит настоящий взрыв интереса кинопублики в пределах всего русскоязычного пространства, сразу объявляется культовым и обретает народный статус. Балабанов становится широко известным и узнаваемым, а персонажа, воплощённого на экране Сергеем Бодровым младшим, называют не иначе как героем нашего времени.
Скорость, с которой Балабанов сочиняет новые сюжеты и создаёт по ним фильмы, для реалий отечественного кинорынка фантастична: интервал между выходом кинокартин – год, максимум два. Такими темпами в России не снимал и не снимает ни один режиссёр, специализирующийся на полном метре. 1998 год – «Про уродов и людей», глубокая философская лента, которую сам автор считал лучшей в своей кинокарьере. 2000 год – «Брат 2», сходу разошедшийся на мемы и цитаты. 2002 год – «Война», драма-размышление о вооруженном конфликте на Кавказе. Этот год окрашивает чёрным роковая полоса бедствий. В Кармадонском ущелье за работой над фильмом «Связной», второй режиссёрской работой Сергея Бодрова младшего, от схода ледника погибает вся съемочная группа во главе с режиссёром. Ушли люди, с которыми Алексей Балабанов был близок, с которыми проработал в течение многих лет, и случившееся он глубоко переживает как личную трагедию. В том же году в автокатастрофе погибает Туйара Свинобоева, актриса, исполнявшая главную роль в недоснятом фильме Балабанова «Река», которому критики прочили оглушительный успех и престижные фестивальные призы. Фильм так и не был закончен и позже был выпущен в форме пятидесятиминутного этюда с авторскими комментариями.
Вынужденная творческая пауза длится недолго, и уже спустя три года публика разбирает на афоризмы «Жмурки», чёрную криминальную комедию (сам Балбанов назовёт её комиксом), в которой звучит последнее ироничное «прощай» девяностым. Год спустя первая в фильмографии мастера мелодрама – «Мне не больно». Ещё через год шоковый импульс – «Груз 200», который вызывает вихрь споров в кинокритической среде, выраженную ненависть широкой аудитории, а на режиссёра со всех сторон градом сыплются проклятья и обвинения в вопиющей неполиткорректности, психических заболеваниях, извращённом взгляде на реальность и прочих смертных грехах. Он молча, лишь печально улыбаясь, выслушивает все выкрики и оскорбления. 2008 год – на экранах кинотеатров «Морфий» по мотивам автобиографического цикла рассказов Михаила Булгакова. Пугающе натуралистичный фильм о пагубной зависимости, о нравственном затмении в хаосе фатального для России 1917 года. 2010 год – «Кочегар», медитативная притча об ответственности за слепоту и равнодушие, о неотвратимости расплаты за сотворённое зло.
К этому моменту творчество режиссёра насчитывает уже тринадцать художественных киноработ, ни одну из которых даже самый поверхностный критик не назовёт фальшивой или проходной. И тем не менее, нет крупных зарубежных фестивальных наград или премий киноакадемий. Мизерное количество отечественных гран-при. Нет даже серьезных номинаций на соискание призов ведущих мировых кинематографических сообществ. Нет международного признания, несмотря на то, что «Про уродов и людей» и «Брат» можно сегодня обнаружить едва ли не в каждом британском, или французском видеомагазине. Пронзительный, устремленный в бездну взгляд Балабанова чужд западным смотрам, и это не беда режиссёра, а, как сказал один из наиболее авторитетных российских кинокритиков, бывший президент Международной федерации кинопрессы Андрей Плахов, позор для Канн, равно как и для Венеции или Берлина. Не говоря уже о «Золотом орле», или ММКФе. В очередной раз проглядели крупнейшего творца своего поколения, как в своё время пропустили Серджио Леоне, назойливо игнорировали Стэнли Кубрика, не смогли постичь Алексея Германа. Балабанов ненавидел светские рауты и междусобойчики, никогда не желал стать свадебным генералом, но душой ощущал несправедливость, как и любой недооценённый при жизни мастер своего дела.
Помимо путёвок к сердцам зрителей, которые Алексей Октябринович щедро раздаривал артистам-дебютантам (Виктору Сухорукову, Сергею Маковецкому, Алексею Чадову, Леониду Бичевину, Агнии Кузнецовой), режиссёр открывал таланты среди начинающих музыкантов. «Би-2», «Смысловые галлюцинации», Чичерина стали известными и любимыми во многом благодаря тому, что их песни зазвучали в «Брате 2». С музыкой у Балабанова, вообще, особые отношения. Насыщенный мелодический тон создаёт особую энергетику, которая невидимо передаётся зрителю за просмотром балабановских полотен. Играя с различными оттенками рока, российского («Наутилус», «Агата Кристи», «Земфира», «Крематорий», «Браво») и зарубежного («Sparks», «Electric light Orchestra»), мастер создаёт эмоциональное поле для созерцания своих произведений. И в этом он близок к современным меломаном от киноискусства: Тарантино, Снайдеру, Родригесу. Диски и кассеты с саундтреками из балабановских фильмов расходились, как горячие пирожки (пластинки с музыкой из «Брата» и «Брата 2» имеют платиновый статус), они многократно записывались и перезаписывались на пиратских копиях, до сих пор находятся на высоких строчках легального сетевого стриминга.
В 2012 году уже тяжело болеющий режиссёр заканчивает съемки своей, так случилось, что прощальной картины «Я тоже хочу». Фильм многими не понят, многими не принят. Балабанова упрекают в отказе от работы с актёрами-профессионалами, в чрезмерном опрощении формы подачи киноматериала, в снижении зрелищности, будто бы не замечая, что автор впервые и в последний раз на полном серьезе заговорил о своём понимании Творца, о сущности своих работ, о том, кем он сам себя считает, о том, чего достоин, или не достоин. Мастер безжалостно отбирает у себя право на счастье, поясняя в одном из последних интервью – слишком много людей в своих фильмах погубил. Такое не прощается… Бог всему судья, и не дано нам его воли предугадать, но отчего-то есть чувство, что режиссер, член европейской киноакадемии, всё же обрёл своё счастье, так не достававшее ему на этой бренной Земле, богатой на грешников и скупой на праведников.
В мае 2013 Балабанова не стало. Остались нереализованные творческие замыслы, сценарные заготовки. «Пан» по Кнуту Гамсуну, «Камера Обскура» по Владимиру Набокову, оригинальный кинематографический проект «Мой брат умер» и вариации на тему бурной молодости Иосифа Сталина. Есть хрупкая надежда, что преданный друг и многолетний коллега Сергей Сельянов сможет закончить начатое…
«Балабанов был неприятный, злой, как Муратова, но лютей. Он снимал про придонный и донный слой, и не слишком любил людей», – написал Дмитрий Быков в своей неоднозначной эпитафии на смерть кинорежиссёра. Пусть эти слова останутся на совести автора, но не заметить свет, пробивающийся сквозь чёрный занавес, пульсирующий гуманизм за пеленой мизантропии, острую душевную боль, сокрытую за маской кажущегося равнодушия, беспощадную, всеохватную искренность по отношению к зрителю – при внимательном и вдумчивом просмотре произведений Алексея Балабанова решительно невозможно. Некоторые твердят об углекислом газе, о непроходимой тьме, о вездесущей чернухе, которые, якобы, неизменно сопутствуют творчеству режиссёра. Иные безапелляционно заявляют, что балабановские фильмы бьют наотмашь, не оставляют ни малейшего просвета, напрасно будоражат зрительское сознание и выводят из душевного равновесия. По какой-то неведомой причине из виду систематически упускается одно. Даже в самом тёмном, бездонном и сыром пространстве, в квартире у маньяка, в обшарпанной кочегарке, в глухонемом замке, в чеченском аду, в серо-пасмурном бандитском Петербурге зло никогда не уйдёт от возмездия: выродок всегда получит порцию свинца, садист-мучитель захлебнётся расплатой сполна, непутёвый брат будет спасён, а вертолёты обязательно прилетят на помощь пленному российскому офицеру.
Балабанов любил людей. Но не всех. Он очень чётко отделял уродство от красоты, чистосердечие от фальши, лучше многих понимая, что делает человека человеком. Людей в его фильмах значительно больше, чем Уродов. И правда всегда остаётся за Людьми.
