Роден (Rodin), 2017, Жак Дуайон
В рамках каннской ретроспективы фестиваля 2017-ого года, Артур Сумароков ругает картину Жака Дуайона.
Изваяй это
Жизнь любого представителя искусства никак нельзя скучной и обыденной. В плане разного рода поиска вдохновения во имя увековечивания себя любимых значительно преуспели не только актёры и режиссеры, но и, само собой, художники и скульпторы, у которых всегда припасены скелеты в шкафу и любовницы в постелях, ведь чрезвычайно трудно написать/изваять шедевр на пустом месте, не вложив в него частичку своего лично пережитого, желательно с дивертиссментами и музами. Конечно, на каждого Ван Гога всегда найдётся свой Никас Сафронов, и на каждого Родена – свой Церетели.
Кадр из фильма «Роден»
В образе этакого Церетели от кинематографа решил выступить и французский режиссёр Жак Дуайон, который с максимальным пиететом и максимальными же трюизмами подошёл к экранизации биографии Огюста Родена, точнее самых ярких подробностей его биографии, связанных с первым крупным заказом и любовным треугольником между скульптором и двумя его женщинами. Собственно, основная претензия, выдвигаемая фильму Дуайона, заключается в том, что кино его старомодно, и в этой своей упоительной старомодности к тому же невероятно скучно. Старомоден киноязык и вся повествовательная манера фильма. Впрочем, именно тотальная старомодность картины стала своего рода её преимуществом; освистанный во время своей премьеры на Каннском кинофестивале, «Роден» со своей консервативностью оказался вне всяких трендов, слишком неуместным и неловким со своим традиционализмом.
Впрочем, никаких особых сверхзадач для себя как режиссёра Жак Дуайон не ставил. В конце концов, и предыдущая картина постановщика, «Мои занятия борьбой», была примером кинематографа чувств, ощущений, эмоций; именно природа чувственного, сама суть отношений между мужчинами и женщинами была фундаментом драмы «Пиратка», да и все последующие киноработы Дуайона – от «Пуританки» и вплоть до «Родена» – являлись авторскими рефлексиями на тему любви. Выстроенные на полутонах, порой совершенно незаметных на первый взгляд драматургических нюансах, фильмы Дуайона были намеренно аполитичны, лишены явной социальной остроты, вызова, и если в относительно спокойные восьмидесятые и девяностые тактильный кинематограф Дуайона находил отклик, то в бурные нулевые такого рода авторская самоотстраненность от основных политических и общественных веяний выглядела более чем зрелой позицией режиссёра, который не хочет ничего и никому чего-то доказывать.
Собственно, основная претензия, выдвигаемая фильму Дуайона, заключается в том, что кино его старомодно, и в этой своей упоительной старомодности к тому же невероятно скучно. Старомоден киноязык и вся повествовательная манера фильма. Впрочем, именно тотальная старомодность картины стала своего рода её преимуществом; освистанный во время своей премьеры на Каннском кинофестивале, «Роден» со своей консервативностью оказался вне всяких трендов, слишком неуместным и неловким со своим традиционализмом
В «Родене» не найдешь, к примеру, никакого намека на феминизм, вместо свободы от непостоянного творца две его музы – Роза Бере и Камилла Клодель – наказываются безумием, тогда как сам он остаётся жить со всей своей непогрешимостью и поздним признанием. Для Дуайона Роден по умолчанию гений, сомневаться в котором никто не должен, и всё, не менее великое, чем он сам, окружение Родена служит в фильме всего лишь фоном. Самые яркие герои тогдашней богемы – Райнер Мария Рильке или Поль Сезанн – преподнесены без броскости. Дуайон все авторские акценты расставляет исключительно в пользу Огюста Родена, сыгранного Венсаном Линдоном. И долгожданное рождение шедевра оказывается тем самым единственным моментом катарсиса, все остальное же является чем-то совершенно несущественным, просто суетным.
