Не в своей шкуре
Кожа, в которой я живу (La piel que habito), 2011, Педро Альмодовар
Дмитрий Котов о рафинированной безупречности в фильме Педро Альмодовара.
«От большого ума лишь сума да тюрьма…
От вселенской любви только морды в крови…»
Янка Дягилева
«Кожа, в которой я живу» была снята Педро Альмодоваром по мотивам романа «Тарантул» французского писателя Тьерри Жонке и запомнилась не только секс-символом Антонио Бандерасом в главной роли. Проблемы гомосексуальности и гендерной идентичности — частая тема в творчестве режиссера. Трансвестит Лола осознавал свое отцовство в фильме «Все о моей матери», переодевался в женщину Гаэль Гарсиа Берналь в «Дурном воспитании». «Кожа, в которой я живу» одновременно и продолжает этот парад сложных судеб нетрадиционных персонажей, и выпадает из него. Ведь на пестром светском карнавале не все так просто, как может поначалу показаться, а маски не спешат быть сброшенными.
Преуспевающий врач удерживает в своем роскошном уединенном поместье прекрасную узницу, над которой проводит регулярные медицинские опыты, экспериментируя с миловидной внешностью в погоне за совершенством. Доктор Роберт Ледгард — не просто пластический хирург, а одаренный ученый — микробиолог, цитолог, генетик. В отличие от многих двинутых креационистов-практиков и прочих сумрачных гениев, известных в истории кино от доктора Франкенштейна до адептов Азимовской робототехники, Ледгард, несмотря на пылкие речи о пользе научных исследований, по-настоящему не стремится ни к богатству со славой, ни к эпохальным технологическим прорывам во благо человечества. Он лишь пытается заполнить съедающий изнутри вакуум обиды и одиночества, вернуть потерянное счастье. Неудивительно, что главное свое изобретение — сверхпрочную искусственную человеческую кожу — он называет «Галь», в память о сгоревшей в автокатастрофе любимой жене. Человек, который всю жизнь оказывался жертвой жестоких и несправедливых обстоятельств, теряя близких подобно Иову, обречен потерять и душевное здоровье. Но, лишившись рассудка, прибавить в уме. Безутешность и неготовность смириться превращает безграничную любовь в навязчивую одержимость, а жертвенность — в садизм. Потребность сублимировать, безустанно генерировать суррогаты прежней жизни, совершенствуя свои знания, навыки и умения, бок о бок существует с соблазном управлять судьбой другого человека. Почувствовать эту власть, эту возможность наконец взять окружающую реальность под чуткий контроль. Чтобы больше не потерять…
«Кожа, в которой я живу», рецензия
Вместе с героем Бандераса Альмодовар любуется стройной фигурой Елены Анайи, затянутой в облегающий комбинезон телесного цвета, наслаждается ее изгибами, движениями, позами, но не как мужчина, а как эстет, за счет чего художественная составляющая фильма только выигрывает. Ведь сами интерьеры, в которых разыгрывается драма, — праздник вкуса современного дизайна, сливающегося в экстатическом симбиозе с классическими полотнами Тициана. Две обнаженные Венеры, возлегающие на регулярно попадающих в кадр холстах — идеал женской красоты эпохи Возрождения, визуальное воплощение перфекционизма Ледгарда в его работе над живым произведением искусства. В каждом уголке этой рафинированной безупречности — утонченный педантизм, скрывающий бессердечное хладнокровие хирурга. Это аристократический завтрак, не испорченный канистрой крови, поставленной на стол преданной служанкой Марилией.
Так очерчены знакомые образы Красавицы и Чудовища в сказочном замке. Вот только красавица — не настоящая. А Чудовище стало Чудовищем вовсе не по волшебству, а из-за сильных, искренних и некогда светлых чувств, искромсанных чередой трагедий, как нежная кожа под ножом кровожадного безумца. Каверзные вплетения пыльных секретов престарелой Марилии и грехов ее нерадивого сына Секи затягивают гордиев узел неразрешимых бед теряющего человеческий облик страдальца. Помимо ключевой интриги о таинственной пленнице Ледгарда, у каждого из героев ленты припасено в шкафу такое количество скелетов, что их хватит на целую братскую могилу. Выпадают они на пол под ноги зрителю постепенно, но очень звонко, поэтому состояние легкого потрясения окутывает ватной периной до конца просмотра. В русле столь пикантной истории можно было ожидать от открытого гея Альмодовара излюбленных гомосексуальных подтекстов, но если они здесь и есть, то чисто номинальные. Пытаясь залечить душевные травмы, вступив в неравную схватку с фатумом, как современный граф Монте-Кристо, Ледгард убивает одним выстрелов двух зайцев. Одно перевоплощение становится и актом возмездия, и таинством воскрешения. По крайней мере, так ему кажется. Набор хромосом исходного материала в руках творца важен лишь в свете праведного драматургического символизма, без откровенных фрейдистских намеков. Главное — конечный результат. Гений чистой красоты, готовый озарить целебным светом прошлого и вознаградить за многолетний труд.
Покрытая саваном триллера, не первая и не последняя, но уж точно одна из самых нетривиальных и шокирующих, интерпретация мифа о Пигмалионе и Галатее по версии Жонке и Альмодовара — поучительная и крайне захватывающая притча об играх в бога. Фильм, позволяющий почувствовать подлинный вес понятий «свобода» и «воля».
Покрытая саваном триллера, не первая и не последняя, но уж точно одна из самых нетривиальных и шокирующих, интерпретация мифа о Пигмалионе и Галатее по версии Жонке и Альмодовара — поучительная и крайне захватывающая притча об играх в бога. Фильм, позволяющий почувствовать подлинный вес понятий «свобода» и «воля». Да, форсированное разрушение одной личности дает почву для духовного саморазвития другой, новой, гораздо более сильной. Йога как путь к своему внутреннему «Я», ваяние и настенная живопись — как форма его выражения. «Искусство — залог здоровья», — сию фразу стоит написать маркером на стене, особенно если это стена красивой клетки, в которой ты заперт. Но приведут ли самовнушение и самоуспокоение к гармонии и очищению? Развязка — шаткий баланс качнувшихся весов. На одной чаше — стокгольмский синдром, на другой — зреющее и томящееся годами блюдо, которое, согласно давнему афоризму, должно подаваться холодным.
