Антон Фомочкин и Полина Глухова продолжают рассказывать о Московском международном кинофестивале. В четвертом выпуске дневников: немецкий номинант на Оскар, новый фильм Брийанте Мендосы и македонский хит последнего берлинале
Когда времена мировых судилищ отступили, на большой белой стене родилось кино, как дитя, прекрасное. Большое, внушительное кино про три времени и одного человека – художника. Много горя выпадает Курту, но это горе предопределяет его художественный метод. «Только в искусстве свобода – не иллюзия». Только подлинное переживание способно воплотиться в переживание художественное, без пыли и голой сублимации.
«Я, я, я» долгое время было для Курта под запретом. Но удивительным образом Курт Барнет (прототипом которого стал Герхард Рихтер) сумел отстроить под себя запрет на тупоумное «я,я,я», ведь этот запрет – такая же важная часть его биографии. Переосмыслить принципы социального реализма через реализм личный, даруя отказ от «я» миру, где правит индивидуальность.
Главный принцип, навеянный лёгким дыханием тёти, совсем ещё девочки, Элизабет – никогда не отводить глаз. А так же – всё в мире можно привести к формуле, звуку клавиши, пунктуму. В лотерейных номерах тоже есть какая-то убедительность. Нащупав, осмыслив, ни за что не забывать этой формулы, от неё не отказываться.
Петруния – якобы явление Бога на «замороженной» территории. А что если Бог была женщина? Петруния сносит все гонения/ унижения/ покушения/ посягания. Крест (который на самом деле ей не нужен), выловленный из пучины ортодоксальных традиций, дарует Петрунии исцеляющую силу, теперь она способна желать справедливости и пытаться эту справедливость отстоять.
Жаль, что фильм настолько в чело, святость, кажется, создаётся другими средствами. Не кидайте камнями, ведь посыл у этого фильма ничуть не тоньше, чем «неприглядная святость», «святость, которая так нужна», «женская смелость».
Благополучно прошел полицейский рейд, нацеленный на крупного наркодельца. Стены, расписанные, например, изображением Джокера, штурмовали быстро. Положили не один десяток, упаковали не меньше. На пресс-конференции тактично умолчали. Репортеры снова докучали бесчеловечностью методологии. Этого не случилось бы без помощи доблестного координатора операции и его вбросившего меченные деньги помощника, освобожденного из тюрьмы – испытательный срок нужно отрабатывать, новорожденную дочь – кормить. Загвоздка: с бездыханного тела воротилы пропал рюкзак с кристаллизированным метом и пачкой денег. Манипуляции с ним проводит не кто иной, как вышеназванное должностное лицо, и в большей степени его наместник. К добру эта эстафета наркотиков не приведет. От голубей до дозы, сокрытой в недрах детского подгузника.
Певец филиппинских злачных улиц Брайанте Мендоса несколько лет как выпал из каннского пула (последняя его работа, побывавшая на лазурном берегу, – “Ма Роза”). “Альфа” взяла специальный приз уже в Сан-Себастьяне. И, если начать знакомство с этим автором именно с нее, то покажется странным, почему за ним закрепилось звание поставщика экзотического шок-контента. Натурализм “Бойни” десять лет назад мог удивить общественность, “Альфа” сделана практически как мейнстрим. Да, процедура, да, жизнь низов, но четкая сюжетная канва и принцип кармического возмездия в деле. Разве что запечатлены чаяния по рынкам, разделенным постоянными КПП, на ручную камеру, то и дело уходящую в расфокус, чтобы посмаковать расплывающиеся огоньки на заднем плане или неожиданно поймать крупный план. Спустя годы после режиссерской ветки, Мендоза стал сдержанным, более содержательным автором. Базис прост – право убивать не у спецотряда, а у доминанты, изничтожающей свою “бету”. Ею может оказаться кто угодно по обе стороны – на деле и разделительной полосы как таковой не существует – общее хаотичное поле, высасывающее жизни на идее обогащения.
В разгар дня террористы вторгаются в переполненное кафе. Посетителей делят на “своих” и “чужих”. Чтобы от них избавиться, иностранцев уводят в отдельную комнату, на аргументы о гуманизме фанатики отвечают строго по сценарию своих убеждений. Остаются только мусульмане из Бангладеш. Заложникам придется пройти через многочисленные испытания на веру, терпение и подчинение, чтобы остаться в живых.
Тот случай, когда концепция продавливает своей монструозностью и реализацию, и драматургию. “День субботний” снят одним планом в небольшом замкнутом пространстве осажденного общепита, за камерой стоял Азиз Жамбакиев (“Метаморфозис”), потому определенная художественная ценность имеется. И на детали удается в нужный момент укрупниться: держать тлеющую сигарету, пока пепел не упадет на пол, и в момент статики фиксироваться так, чтобы и план был портретный, и про видимость эстетики не забыть. Но, поскольку звук на площадке не писался, фильм плохо озвучен. Речь, часто не попадает в синхрон, аффектация натужна. “День” сумбурно написан. Идей слишком много: отразить параллельные идеологии, противостояние маскулинного фанатизма и зиждущегося на самоотверженности здравого смысла. В центр выдвигаются всего несколько посетителей – остальные сидят фоном и никак автором не используются. Да и к ключевым фигурам, как выяснится, режиссер внимание теряет. К примеру, немой заложник, поставленный радаром для локального авторитета исламистов, следует за ними минут пять, после просто исчезает, чтобы заявиться в финале. Время от времени зрителя оставляют один на один с тем или иным персонажем (фанатиком или жертвой) либо для допроса, либо для утомительной пафосной тирады. Это все можно оправдать формой, но при любопытном методе, картина остается текстовой и патетичной.
